Солнце, луна и хлебное поле

Рассказывая, она глотала слова, сидела, сгорбившись, с испуганным и каким-то тупым выражением лица, свойственным много страдавшим людям.

– Я двое суток просидела у окна на вокзале в Краснодаре, ждала тебя. Потом я смогла связаться с Хаимом по тому номеру телефона и сказала, что дела плохи. Ладно, я приеду, ответил он, и постараюсь его найти. Через два дня он действительно приехал, меня отправил в Тбилиси, а сам всю неделю оставался там и вернулся в очень плохом настроении, сказал: «Либо его убили, либо легавые задержали его по другому делу под новым именем и фамилией». – «С чего бы его убили?» – «Из-за золота». Я разревелась, не хотела верить в такое. «Нет, он жив», – говорила я. «Дай-то бог, тогда он сумеет как-нибудь дать нам знать». В ожидании прошло два года, и когда наконец я повидалась с Хаимом перед его отъездом в Израиль, он сказал: «Я потерял надежду, не думаю, что он когда-нибудь появится».

А я в это время ждал его.

– Помнишь, в нашем доме со стороны двора было ласточкино гнездо. Каждую весну ласточки возвращались туда. Мне приснилось, будто ты высунул из этого гнезда голову и был маленьким, как птенец. «Что это с тобой стряслось?» – огорчилась я. Ты серьезно и деловито ответил: «Ничего, Манушак, вырасту». Оседлал ласточку и улетел. Махал мне рукой, пока не скрылся из глаз, и кричал: «Я вернусь, Манушак, не горюй». Этот сон показался мне хорошим знаком, я его не забывала, и как вспоминала, так сердце теплело надеждой.

Я уже много времени пробыл здесь, когда услышал звук трактора и повернул на шум голову. Ворота были открыты, и в них, можно сказать, вполз старый трактор на перекошенных колесах и остановился недалеко от нас. С него сошел старик, ему было, наверное, за семьдесят.

– Мой муж, – сказала Манушак и встала. Я тоже поднялся и кивнул в знак приветствия. Он не ответил мне, уставился на Манушак. Манушак что-то сказала ему по-азербайджански и положила руку мне на плечо. Старик оглядел меня и сплюнул, затем повернулся и пошел к большому дому.

– Что ты сказала ему? – спросил я.

– Сказала, что ты мой старый и очень дорогой друг.

Мужчина открыл дверь и вошел в дом. Скоро он вышел, с ним шли две женщины. Та, что была повыше, что-то крикнула Манушак, она ответила. Мужчине и на этот раз не понравился ее ответ, он рассердился и раскричался. Манушак слушала его с серьезным выражением лица и ничего не отвечала. Потом все трое поднялись на трактор и уехали.

– Не поехала с ними работать, – объяснила происходящее Манушак, – вечером, наверное, получу от него палкой.

Я расстроился, Манушак попыталась меня успокоить:

– Ничего, силенок у него уже нет, бьет, как пятилетний ребенок.

– Палка, она и есть палка, – у меня всерьез испортилось настроение.

– Вообще-то, он неплохой человек, одежда у нас есть, еды не жалеет, отпускает меня проведать Сурена, денег дает на дорогу, еще ни разу не отказал.

– Сурен жив? – спросил я.

– Он в психушке, которая возле ХрамГЭСа, живет там на государственный счет. В год раза три-четыре езжу его навестить. На голове у него уже нет волос, и руки трясутся, как у бедняги Гарика, ты же знаешь, у Гарика под конец тряслись руки, он больше не мог работать.

– Знаю.

– Сперва я думала, он притворяется, боится, как бы не догадались о том, что случилось на самом деле, но, оказывается, я ошибалась.

– А что случилось?

– Это он перерезал горло Рафику.

– Гарик?!

– Да.

– Да что ты?! – я оторопел.

– Когда я об этом узнала, проплакала всю ночь.

Я задумался и решил проверить рассказ Арутина.

– Ты нравилась Рафику, – напомнил я.

Она взглянула на меня и опустила голову:

– Не хочу об этом вспоминать.

Я все-таки спросил:

– Он силой тебя заставил?

Она еще ниже опустила голову:

– Как тебе сказать, я испугалась.

– Когда это случилось?

– Помнишь, ты мне жакет подарил? На нем сирень была вышита.

Я кивнул.

– В тот вечер я ждала тебя у входа в сад, мы в кино собирались. Тут он появился на своей новой «Волге» и приказал мне: «Садись!»

– Почему ты тогда мне не сказала?

Она с беспокойством посмотрела на меня.

– Как же я могла сказать такое?

– Сколько раз ты с ним встречалась?

– Пять или шесть, точно не помню.

У меня стало тяжело на сердце.

– Я любила тебя по-прежнему, для меня ничего не изменилось.

Что я мог сказать?

– В конце он очень плохо поступил со мной.

– Знаю.

– Но все равно мне было его жаль.

Мне не хотелось больше говорить про Рафика:

– Забудь эту историю.

Я коротко рассказал Манушак, как меня арестовали в Краснодаре и что со мной приключилось дальше. Не отрывая от меня глаз, она слушала и кивала с сочувствием.

– И месяца не прошло, как я приехал, народ очень изменился, как будто в другой стране нахожусь.

– Чем ты занимаешься? – спросила она.

Я рассказал: «Так что пока понемногу перебиваюсь».

Все это время маленькая Манушак играла с щенком, потом вошла к себе и вернулась с хлебом и сыром в руках, она улыбнулась нам и села рядом с нами.

– Я снилась тебе? – спросила Манушак.

– Да, когда ты снилась, мне везло.

Ей было приятно услышать это.

В доме открылось окно, в нем показалась пожилая толстая женщина, она что-то строго сказала Манушак и закрыла окно.