Солнце, луна и хлебное поле

Я почувствовал – он и вправду мог выстрелить. Какой у меня был выход? Я поднялся, наклонил голову и еще поднес правую руку к груди:

– Прошу прощения.

В этот момент я услышал рассерженный голос Тамаза:

– Ты почему извиняешься?

– Потому что он держит пистолет.

Парень взглянул на разбитое лицо Тамаза; уж не знаю, что он подумал, но мне показалось, он улыбнулся. Заткнул пистолет за пояс и сказал:

– Завтра в десять утра ты должен быть в штабе братства, не опаздывай, не то нос отрежу.

– Где это? – спросил я.

– Спросишь и найдешь, – прорычал он в ответ и повернулся.

– Я знаю, – сказал Тамаз, – они внизу, в здании пожарной охраны.

Парень сел в «BMW» синего цвета и уехал. На глаза мне попался номер машины – 767, сумма этих цифр равнялась двадцати, а двадцатку я считал хорошей приметой, но сейчас, видно, дело было плохо: на меня собирались наложить дань. Я слышал, что все магазины, ларьки и мастерские в округе выплачивали им дань. Они до того обнаглели, что брали долю даже с одиноких старушек, торговавших семечками.

Теперь я коротко расскажу вам об этих братствах.

Во время войны почти во всех районах города были созданы вооруженные отряды добровольцев, их называли братствами. Эти братствах вместе с частями регулярной армии сражались в двух войнах и обе проиграли. Потом вернулись назад и взяли в оборот свои районы. Ругали политиков и не торопились складывать оружие, им было наплевать и на полицию, и на криминальные авторитеты. Так было вначале, но со временем эти группы стали постепенно распадаться, занялись кто чем мог, жизнь была тяжелой, многие подались искать счастья в чужие края. Так что остатки некогда всесильных братств дышали на ладан всего в нескольких районах города, превращаясь в криминальные группы наркоманов.

На другое утро Тамаз разбудил меня затемно, голова у него все еще была перевязана и болела, заплывшего косого глаза почти не было видно. Одним словом, вид был еще тот, я не хотел брать его с собой, но он упорствовал:

– Это все меня тоже касается, с тех пор как ты занялся здесь делом, я больше не голодаю.

Так что к десяти часам мы вместе направились к зданию пожарной охраны.

Перед зданием стояло шесть машин, одна из них – та самая «BMW» с номером 767, мне опять попались на глаза эти цифры. Мы поднялись по лестнице и вошли в приемную. Комната была довольно большой, стоял терпкий запах «плана». За столом сидел молодой человек, на рукаве у него была повязка дежурного. Рядом с телефоном лежал короткий «калашников».

– Нас вызвали, – сказал Тамаз.

Он равнодушно окинул нас взглядом:

– Если есть оружие, оставьте здесь.

– Не захватили с собой, – сердито процедил сквозь зубы Тамаз.

Парень не остался в долгу.

– Ну, мы спасены, – презрительно рассмеялся он и указал нам на дверь: – Проходите.

В комнате было пять человек. Самому старшему было лет тридцать, он стоял возле скульптуры Будды и, лаская, протирал ее тряпкой. Мутными от наркотиков глазами он уставился сначала на Тамаза, потом на меня и снова на Тамаза. Оказалось, он знал Тамаза, вернее, знал, кто он такой.

– А этому бездельнику что здесь надо? – спросил он кучерявого парня, сидевшего на стуле рядом с ним.

Тот напрягся, соображая, тоже был под кайфом, и зарычал на Тамаза:

– Понял, что он сказал, чего тебе здесь надо?

– Вот, с другом пришел, – Тамаз показал на меня, – он сапожник, ваш человек вызвал его.

У окна в кресле сидел светловолосый парень с детским лицом, он не расслышал и переспросил:

– Кто он?

– Я сапожник, – уточнил я.

Худой мужчина в белом пиджаке, до сих пор стоявший к нам спиной, повернулся и надтреснутым голосом спросил:

– В неделю сколько остается? – У него тоже были красные глаза, но в отличие от остальных он выглядел более трезвым.

– Пятьдесят лари, – ответил я.

Он повернулся к кучерявому и сказал:

– Считай – втрое больше.

Он был прав, но не мог же я сказать: «Молодец, братан, и как только ты догадался».

– Врешь, дядя? – кучерявый будто расстроился, на нем была сорочка разрисованная синими обезьянами и красными лошадьми, обезьяны, оседлав лошадей, мчались вперед.

– Я правду говорю, – сказал я и почувствовал, как от злости у меня перехватило дыхание.

Сидевший за столом бородатый парень поднял голову и медленно, с расстановкой произнес:

– А помочь воевавшим парням не хочешь? – При этом у него опускались веки.

– Не хочет! – выкрикнул Тамаз.

– Что за мерзкий старикашка, – рассердился кучерявый, – тебя не спрашивают, – сказал он, засунул пальцы под сорочку и принялся чесать себе живот.

– Будешь выплачивать сто лари в месяц, – приказал тот, в белом пиджаке, строго глядя на меня.

В детстве я видел, как из ружья прикончили бешеную собаку, так вот, он был похож на ту собаку.

– Нет. – Я отрицательно помотал головой.

– Почему? – спросил бородатый.

– Я лучше вообще брошу это дело.

Некоторое время все молчали.

– Ладно, сколько хочешь платить? – спросил меня тридцатилетний мужчина.

– А с чего бы ему хотеть? – не утерпел Тамаз.

– Кто тебя так разукрасил, дядя? – поинтересовался светловолосый парень.

Тамаз отвернулся.

– Заплатишь шестьдесят лари – и кончено, – приказным тоном сказал тридцатилетний мужчина.