– А их много? – осторожно спросила я.
– Даже если один! Или тем более, если один… Он остался жить на свободе! Ему ничего не надо – ни денег, ни одежды, ни всех наших удобств. Он живет и живет. И мне бы было интересно посмотреть ему в глаза…»
Ну да, и спросить, верит ли он в коммунизм. А йети скажет – нет, не верю. Коммунизм – отстой, надо бороться за свой родной доллар всеми способами. Потому что роднее доллара ничего нет. Так, наверно, хотел сказать папа. Или сказал, мама только не услышала – отвлеклась на цветы.
Мне не давало покоя, что мама была такой увлеченной художницей. Имея камеру – а фотоаппарат у нее точно был, у нас есть этот старый и до сих пор работающий, снимающий на пленку фотоаппарат, – она «зарисовывала»! Что случилось? Почему она перестала рисовать? Разве так бывает? У нее нет времени? Или она больше не верит в себя? Или что-то замолчало в ее душе и ей больше не хочется заходить в этот волшебный мир красок, форм, который виден только тебе одной?
«Сережа повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.
– Понимаешь? Свобода… Здесь, в горах, есть это ощущение. Однажды я ездил в Югославию, еще на третьем курсе, по студенческому обмену… И там я первый раз понял, что такое свобода. Там, конечно, тоже совок был, как и у нас, но все-таки там дух был другой. Я увидел эти лица, услышал разговоры, когда люди не боятся ни о чем говорить… Уже тогда бурлило…
– Я не боюсь ни о чем говорить… – тихо сказала я.
– Ты просто не говорила на такие темы! – засмеялся Сережа. – А то бы ты тут со мной не сидела! И я знаю, что должно быть так, как сейчас. Каждый пусть делает то, что хочет. Это – свобода! А свобода – это величайшее достижение человечества. Понимаешь? Не должно быть запретов.
– Культура – это система запретов, вообще-то, – негромко сказала я.
Сережа нахмурился, потом легко улыбнулся, отмахнулся:
– Я же вообще не об этом! Культура – конечно, да… Но я о том, что выживает сильнейший, понимаешь? Вот ты умнее других, поэтому поступила в аспирантуру. Так и во всем! Тогда только будет прогресс. Как в природе. Если бы в природе все время кто-то ходил и говорил: “Так не расти… Нет, а ты давай расти быстрее… А вы вообще все растите одинаково…” – и обрубал бы лишние ветки. Что бы получилось?
– Парк… – ответила я.
Сережа нахмурился и привстал.
– Вот и я говорю! А должно быть все естественно! Ты согласна?
Я неуверенно кивнула. Наверно, правда, у него нет собеседников, он во мне видит хорошего, доброго собеседника, а я все спорю, стараюсь свою правду доказать…»
А как иначе, мам? Кивать и радоваться глупостям, которые папа говорит вот уже семнадцать, если я правильно умею считать, лет?
«Сережа задумчиво посмотрел на меня.
– Я иногда думаю, какая будет та женщина, которая дальше пойдет со мной рядом.
Я замерла. Он больше ничего не говорил, просто молча смотрел на меня. От смущения я отвернулась.
– Неинтересно тебе? – вздохнул он. – Понятно, кому же я интересен…