Солнце на антресолях

– А т-твоя мама?

Я хотела сказать, что мама как раз таких убогих и любит, каким сейчас выглядел Мошкин, но не стала.

Мама, как можно догадаться, всплеснула руками, разохалась, побежала ставить чайник. Вот когда я пришла вчера из театра замерзшая, она меньше охала.

В прихожую вышел Робеспьер, страшным взглядом посмотрел на Мошкина. Однажды Робеспьер написал в ботинки маминому ученику, десятикласснику, который всегда сидел развалясь на стуле и вечно портил маме нервы. Но сделал кот это зря. Маме пришлось покупать ученику новые ботинки, которые стоили, как десять маминых занятий. Так, по крайней мере, ей сказали родители ученика.

Я взяла Робеспьера на руки. Мошкин неожиданно расплылся в улыбке и протянул руку к коту. Я отодвинулась.

– Он дикий. Не любит ласки.

Робеспьер и у меня на руках замер в напряжении, готовый в любой момент спрыгнуть. Я отнесла его в свою комнату и на всякий случай прикрыла поплотнее дверь.

За чаем Мошкин сидел красный, уже не от холода, а от смущения. Мама завела с ним разговор.

– Ты тоже волонтер? – спросила мама, подкладывая Мошкину печенье с лимоном и булочку с корицей.

– Ага, – ответил Мошкин.

Мне показалось, что он не понимает, ни что он ест, ни о чем мама его спрашивает.

– Точно ты волонтер? – переспросила я.

– М-м-м… тощо… – кивнул Мошкин и запихнул в уже набитый рот еще одно печенье – золотистую трубочку с грецкими орехами.

– С Сашенькой вместе? Молодец. Тебе чаю с сахаром?

– Мам, да наливай любого! Они в школе не разбирают, что пьют.

Мошкин с обидой посмотрел на меня.

– А… – Мама замялась.

Я видела, что мама не знает, что спросить, а сам Мошкин отчаянно жевал, хватал разное печенье – оно выглядело аппетитно, да и просто – когда жуешь, не надо говорить.

– Мам, он не умеет разговаривать, что ты его спрашиваешь! Да, Леш?

Мошкин с еще большей обидой замотал головой. И отхлебнул огромный глоток горячего чая.

– Ты куда будешь поступать? Ты же в Сашенькином классе? Она мне о тебе рассказывала. Я знаю, ты с ней дружишь…

– Он-то со мной дружит, только вот я с ним не дружу, – заметила я.

Мошкин закашлялся. Мама громко засмеялась. Запертый Робеспьер стал скрестись из комнаты.

– Выпусти кота, Сашенька. Он хочет пить, наверно. Или в туалет.

– Он хочет надуть в ботинки Мошкину, мам, – объяснила я. – Леш, ты согрелся?

– Да, – сказал Леша, наконец проглотив все, что было у него во рту. – А моя мама… это… пирог… это… там… берешь… это… черемуха… вкусно… это… я… это… гы-гы-гы… – Мошкин стал сам смеяться, потому что никак не мог сформулировать и договорить до конца одну-единственную мысль.

Мама удивленно посмотрела на Мошкина. Нет, конечно, иногда он говорит лучше. Но когда волнуется, большего не скажет. Тогда мама положила Мошкину печенье с клюквой, по два с орехами и лимоном и подлила чаю.

– Кушай! – сказала мама с жалостью и еще с каким-то, непонятным мне чувством. Как будто с некоторой… неприязнью.

Может быть, она боится, что у меня с Мошкиным серьезный роман и я, окончив школу, выйду за него замуж, и у меня родятся дети, которые не смогут научиться говорить вообще? И будут, как Робеспьер, молча бегать по дому, есть, пить из крана и молча присаживаться на горшок? И что-то бессвязно лепетать, а мама не сможет научиться их языку? И поэтому она так расстроилась…

– Если хочешь… – через некоторое время сказала мама, которая сидела на своем стуле наискосок от Мошкина и все взглядывала на него. – Я могу позаниматься с тобой русским языком… У меня не очень дорогие уроки… Если… что… гм… то я и так позанимаюсь… бесплатно…

Я знала, что Мошкин живет только с мамой, но они вполне обеспеченные. Его мама что-то продает, она оптовик, у них неплохая машина, своя квартира, не съемная, хоть и в пятиэтажке, и Мошкин иногда ездит в настоящую Европу – не в Болгарию и не в Румынию. Был на Сицилии, хвастался фотографиями из Хорватии, Чехии, даже из Германии, доводил меня в прошлом году разговорами о том, какие чистые улицы у немцев и как все там по линеечке и без единой соринки.