Моей маме хоть кол на голове теши. Ее ничем не пробьешь. У нее подарки всем всегда готовы заранее – она не обращает внимания на текущий момент и временные ссоры. Дарить-то все равно надо! Впереди Новый год, День защитника Отечества – мама каждый год поздравляет папу с этим праздником, хотя папа ненавидит отечество как таковое, при любом режиме, никогда его не защищал и защищать не собирается.
– Хорошо, – кивнула я. – Я тоже что-нибудь выберу для Джонни и Глебушки. Хотя они ничего не читают.
Но я подозревала, что единственным магазином, который мы посетим в Хельсинки, окажется этот книжный, потому что сейчас мама истратит все деньги на какое-нибудь исключительное издание, да и в принципе мы не звезды шопинга. У нас висит такой плакат на входе в школу – «Стань звездой шопинга!». Кто его повесил, неизвестно. Кто-то, кто хорошо знает психологию подростков. Все или почти все хотят быть звездами. Но если человек плохо учится, не умеет ни петь, ни танцевать, ни писать стихи, ни бегать на лыжах или плавать быстрее всех, не стреляет из лука, не забивает голы (таких у нас много, а тех, кто что-то умеет – гораздо меньше), какой звездой он может стать? Вот, к примеру, больше всех купить в магазине и получить в подарок кепку, на которой написано «Shopping star» – как на том плакате…
Обратно мы шли опять порознь. Мама взяла под руку дядю Колю, и они, о чем-то мирно переговариваясь, брели в сторону его дома. Как я поняла, в Хельсинки все очень близко. Вот вокзал, вот море и знаменитый корабль многоярусный, на котором можно поездить туда-сюда по холодной Балтике – из Швеции в Финляндию и обратно. Вот здесь видна крепость, вот улица имени царя Александра II, вот улица имени самого города, это рынок, это знаменитый Стокманн…
После книжного дядя сделал нам короткую обзорную экскурсию – показал три главные улицы, собор, построенный еще при царе Александре II, памятник самому царю, хотел показать памятник Маннергейму, воевавшему против Советской России, мама, бросив на меня опасливый взгляд, быстро кивнула, но дядя поохал-поохал и сказал: «Потом как-нибудь, устал я». Он и так удивительно прытко для пожилого человека пробежал с нами по городу. В воздухе была все та же неприятная взвесь, в ней оставался весь угарный газ от машин, и хоть машин было не так много, как в Москве, дышать было нечем – даром что морской город.
Я отстала от мамы и дяди шагов на десять и пыталась что-то фотографировать. Старинных зданий было хоть отбавляй, но из-за серости и промозглости все получалось невыразительным и унылым.
Как обычно в таких случаях, когда происходящие события невыносимы, но поправить ничего нельзя (к примеру, в школе это обычное дело), я попробовала повернуть свои мысли в другую сторону. Например: вдруг Андерсен вовсе не мужчина, а женщина, просто такая страшная и мужеподобная? И это гражданская жена дяди. Вот придем мы, а она нам супчик с крысиным ядом приготовила… Как-то дальше мысли не пошли. Я стала думать о другом. Вот, скажем, если дядя – американский шпион. И он вызвал нас… зачем? Чтобы передать с нами какую-нибудь зашифрованную информацию. Мы и знать не будем. Электронные сети сейчас небезопасны, дядя боится, что его взломают, и поэтому он даст нам… что? Неважно. Сувенир какой-нибудь, попросит его отдать связному…
– Кстати! – обернулся дядя ко мне. – Я вот свечку хочу дать. Отвезешь на кладбище моим родителям? Здесь традиция такая, у нас, в Финляндии. Мы свечки ставим родителям. Особые такие, в больших подсвечниках.
Мама с искренней жалостью погладила дядю по руке. Я поняла мамино сочувствие к дяде. Маме стало невыносимо жалко его, потому что он говорит о финнах «мы», «у нас». Ну какой он финн! Просто ему больше не о ком сказать – «мы», он и пристраивается к финнам. Он нам так и не рассказал, как он после Мюнхена здесь оказался. Очень все укладывается в мою фантазию про шпиона… Послали дядю на задание… Вот он здесь и живет, ждет, пока его не пошлют в другое место… А жизнь идет… Почти прошла уже… Ничего нет, детей нет… Жены нет (если Андерсен не его жена, конечно!)… Вот, точно – просит отвезти на кладбище какую-то передачу для другого агента…
– Сашенька! – окликнула меня мама. – Куда ты идешь? Поворачивай!
Я и правда так задумалась, что не заметила, как мама с дядей свернули к его дому. Как же маме удается совершенно спокойно пропускать мимо ушей дядины откровения о его работе, о его книжках. Как будто человек – это одно, а то, что он делает, – это совсем другое. Можно снять, как пиджак, надеть домашнее… Мама видит в человеке что-то свое, только хорошее. Как ей это удается? И есть ли на самом деле то хорошее, которое она пытается увидеть? И еще всем показать. Мне, например.
Когда мы пришли к дяде домой, Андерсен все так же лежал на диване, теперь он спал, под включенный без звука показ мод. Удивительная все-таки у дяди сиделка!