Солнце полуночи

– Тогда ладно. – Она опустила голову, уткнулась подбородком в правую ключицу. – И все, горла не видно.

Шутка явно предназначалась для того, чтобы развеять мое волнение, и она сработала. Я невольно рассмеялся над выражением ее лица.

– Да нет, – заверил я, – дело скорее в неожиданности, чем еще в чем-то.

Я поднял руку и легко приложил ее к шее Беллы, ощутил невероятную нежность ее кожи, исходящее от нее тепло. Обвел большим пальцем подбородок. Электрическая пульсация, которую могла пробудить лишь она, распространилась по моему телу.

– Видишь? – шепотом спросил я. – Все прекрасно.

Ее сердце забилось быстрее. Я чувствовал его биение ладонью, слышал, как оно ускоряет ритм. Румянец залил ее лицо от подбородка до границы волос.

Звук и вид ее реакции, вместо того чтобы вновь вызвать у меня жажду, только усилили сходство моего собственного отклика с человеческим. Я не мог припомнить, когда чувствовал себя настолько живым, и сомневался, что такое вообще бывало, даже когда я на самом деле жил.

– Румянец на твоих щеках – прелесть, – прошептал я.

Высвободив из ее пальцев свою левую руку, я приложил ладонь к щеке, так что ее лицо оказалось между моими ладонями. У нее расширились зрачки, сердце забилось еще быстрее.

В тот момент мне так хотелось поцеловать ее. Ее нежные изогнутые, чуть приоткрытые губы завораживали меня, манили к себе. Но, несмотря на всю силу этих новых для меня человеческих эмоций, полностью доверять себе я не мог. И знал, что мне понадобится еще одно испытание. Узел, который видела Элис, я, кажется, уже прошел, но в происходящем чего-то все равно недоставало. И теперь я понял, что еще должен сделать.

То, чего я всегда избегал даже в мыслях.

– Не шевелись, – предупредил я. Ее дыхание стало сбивчивым.

Медленно придвигаясь ближе, я внимательно наблюдал за ней, искал хотя бы намеки на то, что ей неприятны мои действия. И не заметил ни единого.

Наконец я склонил голову и повернул ее так, чтобы прислониться щекой к основанию ее шеи. Жар ее теплокровной жизни проникал сквозь тонкую кожу и вливался в холодный камень моего тела. Под моей щекой билась жилка. Я дышал ровно, как автомат, делал управляемые вдохи и выдохи. Ждал, прислушиваясь ко всему, что творилось во мне, вплоть до мельчайших подробностей. Возможно, я ждал дольше, чем требовалось, но там, где я ждал, было очень приятно медлить.

Только убедившись, что здесь меня не подстерегает ловушка, я продолжал.

Осторожно, как мог, я сменил позу, двигаясь медленно и спокойно, чтобы не застать врасплох и ничем не напугать ее. Когда мои ладони соскользнули с ее подбородка на плечи, она вздрогнула, и на миг ритм моего дыхания, который я старательно поддерживал, сбился. Я восстановил его, снова овладел собой и наклонил голову так, что мое ухо оказалось прямо над ее сердцем.

Его стук, и раньше громкий, теперь зазвучал как стерео, окружая меня со всех сторон. Вдруг оказалось, что земля подо мной утратила устойчивость и слегка закачалась в ритме ее сердца.

Вздох вырвался вопреки моей воле. А-ах.

Как жаль, что нельзя было так и остаться навсегда погруженным в биение ее сердца и согретым теплом ее кожи. Но наступил момент последнего испытания, и я хотел пройти его и оставить позади.

Впервые с тех пор, как вдохнул ее обжигающий запах, я разрешил себе представить, как это было бы. Вместо того чтобы отгораживаться от своих мыслей, пресекать их и загонять в самую глубину, подальше от сознания, я выпустил их на свободу. На этот раз они не желали подчиняться. Но я заставил себя направиться туда, куда до сих пор избегал заглядывать.

Я представил себе, как пробую ее на вкус… опустошаю ее.

Мне хватало опыта, чтобы понять, каким это будет облегчением, если я целиком и полностью удовлетворю самую звериную из своих потребностей. Ее кровь действовала на меня гораздо сильнее, чем кровь любого другого человека, с которым я сталкивался, и мне оставалось лишь предположить, что и облегчение с наслаждением окажутся намного острее.

Ее кровь смягчит мое измученное горло, смоет воспоминания о многих месяцах жжения. Возникнет ощущение, будто я никогда и не сгорал по ней, и не жаждал ее: избавление от боли будет абсолютным.

Вообразить сладость ее крови на языке было труднее. Я знал, что еще никогда не пробовал крови, настолько соответствующей моему вожделению, но был уверен, что она удовлетворит все пристрастия, известные мне.

Впервые за три четверти века – период, в течение которого я обходился без человеческой крови, – я буду совершенно сыт. В теле возникнет ощущение силы и цельности. Пройдет много недель, прежде чем я вновь почувствую жажду.

Я воспроизвел последовательность событий до конца, удивляясь тому, как мало значили для меня эти запретные образы теперь, когда я дал им волю. Даже если не принимать во внимание неизбежные последствия – возобновление жажды, пустоту мира без нее, – я не испытывал никакого желания действовать, следуя этим образам.