Солнце полуночи

Я не удержался от смеха. Не очень-то и хотелось удерживаться. И даже припомнить не мог, когда в последний раз чувствовал себя настолько свободным, самим собой. Нет, не совсем так: в кругу моей семьи я всегда держался свободно и открыто. Но рядом с близкими эта свобода никогда не ощущалась так, как сейчас – как безудержный экстаз, от которого по-новому волнующе оживала каждая клеточка моего тела. Рядом с Беллой все чувства усиливались.

– Вот такого я еще не слышал! – поддразнил я ее, когда отсмеялся.

Она усмехнулась:

– Да быть того не может.

Я вмиг вскочил, протягивая ей руку. Она с сомнением смотрела на нее.

– Ладно, трусиха, полезай ко мне на спину.

Она в замешательстве уставилась на меня. Я не мог определить, то ли моя идея внушает ей настороженность, то ли она не знает, как лучше подойти ко мне. Близость такого рода была еще для нас в новинку, мешала скованность.

Решив, что дело во второй причине, я облегчил Белле задачу.

Я подхватил ее с земли и осторожно усадил к себе на спину. Ее пульс участился, дыхание перехватило, но, усевшись, она крепко обхватила меня руками и ногами. Тепло ее тела окутало меня.

– Я потяжелее рюкзака, который ты обычно носишь. – Кажется, она беспокоилась – неужели о том, что я не выдержу ее вес?

– Ха! – фыркнул я.

Меня поразило, как легко это было – не нести ее незначительный вес, а чуть ли не завернуться в нее. Радость оказалась настолько сильнее жажды, что я почти не замечал боли, которую та мне причиняла.

Я взял ее за руку, которой она цеплялась мне за шею, и прижал ладонью к своему носу. Вдохнул так глубоко, как только смог. Да, боль ощущалась. Явная, но терпимая. Что значил этот язычок огня по сравнению с безбрежным сиянием?

– С каждым разом все легче, – выдохнул я.

И помчался легкими скачками, выбирая самый ровный путь к нашей отправной точке. Движение по земле в обход препятствий займет у меня несколько лишних секунд, но мы все равно вернемся к ее пикапу за считаные минуты вместо нескольких часов. И ей будет удобнее, чем трястись по верхам.

Опять новые, радостные впечатления. Бегать я всегда любил – вот уже почти сотню лет бег доставлял мне ничем не запятнанное физическое удовольствие. Но теперь, приобретая эти впечатления вместе с ней, да еще так, что нас ни физически, ни душевно ничто не разделяло, я осознал, сколько наслаждения может быть в простом беге – гораздо больше, чем я мог себе представить. Интересно, приводит ли ее быстрое движение в такой же восторг, как меня.

Лишь одна мысль точила меня. Я спешил доставить Беллу домой так скоро, как она, по-видимому, хотела. Но… разве не должен быть достойным финал этого знаменательного эпизода – не должен скреплять, подобно печати, достигнутое нами взаимопонимание? Быть благословением? Но я слишком поспешил, а когда понял, чего нам недостает, мы уже пришли в движение.

Однако было еще не слишком поздно. Я вновь словно наэлектризовался, думая о том, что упустил – настоящий поцелуй. Когда-то я считал его невозможным. Когда-то скорбел, думая, что эта невозможность ранит не только меня, но и Беллу. А теперь я не сомневался, что он не только возможен, но и совсем близок. Электрический разряд отдался где-то в глубине моего тела, и я удивился, почему люди называют эти безумные ощущения «бабочками в животе».

Я сбавил скорость и плавно остановился всего в нескольких шагах от места, где она припарковалась.

– Бодрит, правда? – спросил я, с нетерпением ожидая ее реакции.

Она не ответила, по-прежнему мертвой хваткой сжимая мою шею и талию. Прошло несколько секунд молчания, а ответа все не было. Что случилось?

– Белла?

Дыхание вырвалось у нее с шумом, только тут я понял, что до сих пор она не дышала. Как же я не заметил?

– Кажется, мне надо прилечь, – слабо пролепетала она.

– Ой! – Мне остро недоставало практики общения с человеком. Даже в голову не пришло, что ее может укачать. – Извини.

Я ждал, когда она расцепит руки и спрыгнет, но ее мышцы по-прежнему были напряженными.

– Без твоей помощи я не слезу, – прошептала она.

Медленно и осторожно я сначала разогнул ее ноги, потом разжал руки и повернул так, чтобы подхватить на руки и прижать к груди.

Поначалу цвет ее лица встревожил меня, но эту зеленоватую меловую белизну я уже видел. В тот день я тоже нес ее на руках, но теперь казалось, что это было совсем другое дело.

Я опустился на колени и усадил ее на податливый папоротник.

– Как себя чувствуешь?

– Голова кружится.

– Наклони голову между коленями, – посоветовал я.

Она подчинилась машинально, как будто выполняла привычные действия.

Я сел рядом с ней. Вслушивался в ее глубокое размеренное дыхание и понимал, что тревожусь сильнее, чем заслуживало это происшествие. Я же видел, что ничего серьезного не произошло, просто немного затошнило, и все же… ее болезненная бледность вызывала у меня неоправданное беспокойство.

Несколько минут спустя она попыталась поднять голову. Бледность еще сохранялась, но зеленоватый оттенок исчез. На лбу поблескивала испарина.

– Видимо, затея была неудачная, – пробормотал я, чувствуя себя ослом.