Солнце полуночи

– К тому времени они уже умерли от той же болезни. Я остался один, – рассказывать об этом не составляло труда. Эта часть моей истории казалась скорее вымыслом, чем подлинными воспоминаниями. – Поэтому Карлайл и выбрал меня. В разгар эпидемии никто даже не заметил, что я исчез.

– А как он… спас тебя?

А вот и трудные вопросы. Я задумался о том, что важнее всего скрыть от нее.

Мои слова уводили от сути вопроса, обходили ее.

– Это было трудно. Мало кто из нас наделен выдержкой, без которой этой цели не достичь. Впрочем, Карлайл всегда был самым гуманным, самым участливым из нас… Вряд ли найдется в истории хоть кто-нибудь, кто сравнится с ним. – На минуту я задумался об отце, гадая, отдают ли ему должное мои похвалы. И продолжал излагать те сведения, которые считал не представляющими опасности для нее: – А мне было просто очень и очень больно.

Если другие воспоминания, способные причинить боль – особенно об утрате матери, – были спутанными и потускневшими, то воспоминание об этой боли оставалось исключительно отчетливым. Я слегка вздрогнул. Даже если придет время, когда Белла опять выскажет ту же просьбу, уже полностью отдавая себе отчет, что значит остаться со мной, одного этого воспоминания хватит, чтобы отказать ей. Меня отвращала сама мысль о том, что Белле придется столкнуться с такой болью.

Она обдумывала мой ответ, поджав губы и прищурившись. Мне хотелось знать ее мнение, но я понимал: стоит мне спросить, как придется отвечать на новые вопросы, бьющие точно в цель. И я продолжал рассказывать о себе, надеясь отвлечь ее:

– Его побудило одиночество. Вот она, причина, которой обычно объясняется выбор. В семье Карлайла я стал первым, хотя вскоре он нашел и Эсме. Она упала со скалы. Ее отправили прямиком в морг больницы, несмотря на то что ее сердце еще билось.

– Значит, надо быть при смерти, чтобы стать…

Надежно отвлечь ее не удалось. Она все еще пыталась разобраться в процессе. Я поспешил сменить направление:

– Нет, это все Карлайл. Он ни за что не поступил бы так с тем, у кого есть выбор. Правда, он говорит, что обычно бывает легче, когда кровь слабая.

Я перевел взгляд на дорогу. Не надо было ничего добавлять. Я задумался: неужели я постепенно приближался к ответам, которые она стремилась узнать, потому что в глубине души сам хотел, чтобы она выяснила, каков он, способ остаться со мной. Надо бы повнимательнее следить за тем, что я болтаю. Обуздать в себе эгоизм.

– А Эмметт и Розали?

Я улыбнулся. Вероятно, она заметила, что я отвечаю уклончиво, и не стала допытываться, чтобы не напрягать меня.

– Следующей в нашу семью Карлайл привел Розали. В моем присутствии он был осторожен в мыслях, и лишь гораздо позднее я понял: он надеялся, что Розали станет для меня тем же, чем Эсме стала для него самого.

Я вспомнил, какое отвращение испытал, когда он наконец проговорился. С самого начала Розали была отнюдь не желанным прибавлением – по правде говоря, ее появление сильно осложнило жизнь всем нам, – и, узнав, что Карлайл представлял ее состоящей в еще более близких отношениях со мной, я ужаснулся. Делиться масштабами моей антипатии было бы невежливо. Не по-джентльменски.

– Но Розали навсегда осталась для меня просто сестрой. – Пожалуй, это был самый деликатный финал главы из всех возможных. – И всего через два года она нашла Эмметта. Она охотилась – в то время мы находились неподалеку от Аппалачей – и столкнулась с медведем, который чуть было не прикончил его. Она отнесла Эмметта к Карлайлу, более чем за сотню миль, и я только теперь начинаю понимать, с каким трудом ей дался этот путь.

В то время мы жили близ Ноксвилла – место далеко не идеальное для нас с точки зрения погоды. Почти целыми днями мы сидели взаперти. Но надолго эта ситуация все равно не затянулась бы: просто Карлайл проводил патологические исследования в школе медицины при Университете Теннесси. Несколько недель, пару месяцев… словом, ничего сложного. У нас был доступ к нескольким библиотекам, да и Новый Орлеан с его ночной жизнью оказался почти под боком – для таких быстроногих существ, как мы. Однако Розали, уже вышедшая из возраста новорожденной, но еще не успевшая привыкнуть к присутствию людей, не желала сама находить себе занятия и развлекаться. Вместо этого она хандрила, ныла и находила изъяны в каждом предложении повеселиться или научиться чему-нибудь новому. Справедливости ради, вслух она жаловалась не слишком часто. Во всяком случае, Эсме раздражала не так, как меня.

Розали предпочитала охотиться в одиночку, и хотя мне следовало присматривать за ней, к облегчению нас обоих, я не слишком настаивал. Она знала, как действовать осторожно. Все мы тренировались обуздывать себя, пока жили далеко в безлюдной глуши. И, несмотря на то что мне не хотелось приписывать какие-либо достоинства этой незваной гостье, даже я был вынужден признать, что она на редкость хорошо владела собой. В основном благодаря упрямству и, как мне казалось, стремлению перещеголять меня.