Солнце сияло

Видит Бог, я не играл в дурачка, я просто не знал, как себя вести. Я ожидал этого разговора, я был готов к нему, но готов лишь как к факту. Дальше выхода интервью в эфир голова у меня не хотела думать. Вот граница, и все, что за нею, - тьма и мгла.

- Что я имею в виду, а? - переведя взгляд на Конёва, провопил Терентьев. - Ну-ка скажи ему!

Конёв сделал странное, какого я никогда не видел у него, вращательное движение губами. Он вытянул их вперед подобно клюву и быстро провернул несколько раз, описывая окружность. Как если бы заводил пружину у механического будильника.

- Андрей Владленович не подписывал этой заявки, - так же быстро, как прокрутил губами, сказал он затем, впервые на моей памяти называя Терентьева по имени-отчеству. - Это поддельная заявка. Подпись Андрея Владленовича на ней подделана!

Я пожал плечами:

- А я разве утверждал другое?

- Но ты, предлагая мне интервью, должен был поставить меня об этом в известность!

Теперь, задним числом, я понимаю, что не мог требовать от него какой бы то ни было поддержки во всей этой авантюре. С какой стати он должен был совать голову в петлю вместе со мной? Но вот то, что сунул, а потом, когда настала пора вылетать табуретке из-под ног, по-скорому вылез и первый поспешил за ту табуретку схватиться... Ты можешь попытаться вытащить из петли свою голову, но не хватайся за табуретку, оставь ее палачу. Или ты тогда хуже, чем палач, - ты предатель.

"А я тебя не поставил в известность?" - хотелось мне спросить Конёва, но я, естественно, не произнес ничего такого.

- А вы бы что, подписали мне заявку на интервью с Горбачевым? - вместо того чтобы спросить Конёва, посмотрел я на Терентьева.

- Я?! Подписал?! - взревел Терентьев. - Кол бы я тебе в задницу подписал! И чтоб ты гнил на нем трое суток!

- Ну вот, а теперь его интервью существует в природе, - сказал я.

- Где?! Где оно?! Где? - завопил Терентьев. - Нет его! Не было! Ни минуты, ни двадцати! Размагничено! Все размагничено! И твои исходники размагничены! Не было ничего, никакого интервью! Понял ты, щенок щербатый?!

Если бы он не обозвал меня, удержался бы и я. И, кто знает, может быть, и по сю пору так бы все и бегал подставкой для микрофона. Но он решил оскорбить меня, а этого уже я снести не мог. Тем более это было оскорбительно, что почему-то ему пришло в голову назвать меня щербатым. А уж каким-каким, но щербатым я не был. И моя работа! Мог бы он не уничтожать хотя бы исходники, сохранить в архиве. Нет, ему нужно было обезопасить себя так, чтобы никаких следов, чтобы и следа следов не осталось!

- А вы знаете, как зовут вас? - спросил я. Для Терентьева с Конёвым - с наглым, холодным спокойствием, да еще и с такой же наглой, холодной усмешкой, а на самом-то деле - весь внутри дребезжа ржавой консервной банкой. - Хмырь советского периода вас зовут. Обратите внимание: не монстр, не бронтозавр, а хмырь!

- Да ты как?! Ты что себе? Кто ты и кто Андрей Владленович?! - опережая Терентьева, возопил теперь Конёв. И вновь, как при нашей встрече в Клинцах, я увидел, что маленькие его кабаньи глазки полны жестокой звериной ярости, а в сложенном скобкой рту - никакой улыбки, это скобка беспощадного жала кусачек, попади на него стальная проволока - перекусит и выплюнет. - Тебя пригрели, тебе кусок хлеба дали, тебя куда допустили! - а ты руку, которая кормит, кусать? Решил, смелый-отважный такой, а все остальные - стульчаки от унитаза?!

Надо полагать, он испугался, что я сейчас сообщу об авторстве прозвища. И бросился, подобно цепному псу, рвать мне глотку, чтобы заставить меня отбиваться и тем заткнуть мне рот. Он так испугался, что язык нес у него черт знает что и смолотил уж какую-то полную бредятину. Почему все остальные - стульчаки от унитаза, что за сравнение? Это было до того смешно, что, как ни дребезжала во мне внутри изъеденная ржой жестянка, все же меня невольно разобрало и смехом.

- Ладно, - сказал я Конёву сквозь этот смех, - не разоряйся. Не скажу.

- Что ты не скажешь? - дернулся Терентьев.

- Броня знает, - кивнул я на Конёва.

- О чем он? - посмотрел на Конёва Терентьев.

Конёв пожал плечами:

- Понятия не имею. Несет что-то...

- Ну вот что, - голосом Терентьева произнесла пирамида Хеопса. - Больше ты у нас не снимаешь. Кто бы ни попросил за тебя. И куда бы ни сунулся всем о тебе станет известно. Никто тебя не возьмет - я тебе обещаю. На коленях будешь ползать - пинком тебе только в зубы. Щенку щербатому, добавил он, чуть подумав.

Очень ему хотелось потоптаться по мне. Попинать меня, вытереть о меня ноги. В прошлый раз, выгоняя меня, он обращался ко мне на "вы". Сейчас, должно быть, он даже забыл о существовании такого местоимения.

- Увидим, - сказал я, со взвизгом отодвигая стул от стола и поднимаясь. - Это еще вам у меня в ногах валяться придется. А я подумаю, куда вас пнуть. В зубы или под зад.

- Пошел! - заорал Терентьев, забыв, что он говорил от имени пирамиды Хеопса.

Что мне оставалось делать. Я пошел.