Солнце сияло

Мы вели этот разговор в броневом холоде киоска, время от времени прерывая его, чтобы ответить на чей-то вопрос, заданный в амбразуру замороженного оконца, подать туда бутылку водки, пачку сигарет, упаковку «марса-баунти», принять деньги и, позвенев монетами, дать сдачу. Вернее, все это делал Стас, а я лишь находил в коробках нужный товар и передавал ему, – сегодня ночную смену отбывал он. Стоять ее должен был я, но Стас согласился поменяться со мной. Вволю только наворчавшись, что последнее время у меня семь пятниц на неделе. Это было так, я теперь часто менялся сменами. Чему, естественно, была одна причина – наш с Ирой курьерский. Стас эту причину чуял нюхом, но как мне было сказать ему об Ире? – никак! – и своим чрезмерным ворчанием он высказывал мне осуждение, что я на все его заходы молчу, как партизан, и не раскалываюсь. Хотя, надо отметить, ночные по-прежнему были для меня удобней всего, и кто их, в основном, отсиживал, так это я. Иру, кстати, все не прощавшую мне тех трех дней, которые я пробыл в анабиозе после пинка, полученного от Терентьева – в том числе, полной отключке и от нее, – больше всего интересовало, что я тогда делал ночами. «Хорошо, днем ты спал, а чем занимался ночами?!» – неутомимо спрашивала она. Как будто бы тем, чем мы с нею занимались на даче ее родителей в двадцати минутах езды от Курского вокзала, мы занимались исключительно ночью. Совсем даже нет. Но как Стасу о ней, так ей я не мог сказать о киоске. Признайся я ей в своих ночных занятиях, падение мое в ее глазах было бы поистине сокрушительным.

– Стас, ты меня не понял. – Не скажу, что я чувствовал себя предателем, бросающим друга на поле боя и спасающимся бегством, но что-то вроде того, однако же, было. Лишь тот, кто служил, знает, что такое казарменная дружба, как вас приваривает друг к другу.

– Стас, я вообще сваливаю. Отсюда. С этой работы. Нужно, чтобы кого-то взяли на мое место.

Теперь уже не понять было невозможно.

Стас, в безразмерном киосочном ватнике и таких же безразмерных валенках, медленно отпятился к дальнему концу – насколько то позволяли размеры свободного пространства в киоске – и оттуда оглядел меня с тем демонстративным выражением недоумения на своем лопатообразном сангвиническом лице, что появлялось у него, когда он хотел выказать крайнюю степень удивления собеседником.

– Это вы, граф, всерьез?

– Чего не всерьез, пацан? – сказал я.

– Дурак совсем, что ли? Я думал, потрешься-оботрешься еще – и поумнеешь.

– В каком это смысле?

– В обыкновенном, каком. Капусту срубил – полагаешь, и дальше так же пойдет?

Тут он был прав: никакой гарантии, что мне и дальше удастся так лихо класть в карман разом по полтысячи баксов, не было. Но я и не рассчитывал на это. Просто меня уже не хватало на такую жизнь, что я вел последние месяцы. И кого бы хватило, хотел бы я знать? Следовало выбирать, и трудности выбор для меня не представлял. Неожиданная капуста в кармане лишь сыграла роль катализатора.

Так я Стасу и ответил. Выражение его лица сделалось еще более недоуменным.

– Ты, Сань, у амбразуры стоишь здесь, ни хрена не понял? Сейчас купец главным лицом становится! Главнее никого! Мы с тобой в самое то место попали, нам повезло! Ты вот со мной по Фединым делам отказался, не ездишь по ним, не видишь, как он свой бизнес крутит. Зря! Говорил – зря, и говорю. Знаешь, какой барыш Федя от своей торговли имеет? Страшно сказать! В день, бывает, по куску баксов!

Федя – это был наш хозяин, бывший милицейский полковник. Тот десяток киосков, которыми он владел, все стояли в самых людных местах, у станций метро, на центральных улицах. Стас, ездя с ним по его делам, потом, при встрече, рассказывал: «У него какие связи, представить не можешь! В такие кабинеты вхож!»

– А нам-то что с его тыщи баксов? – спросил я.

– Ему помощники нужны! – Стас возбудился, и дефект его прикуса давал себя знать сильнее обычного: он зашамкивал половину слов, я только догадывался об их смысле. – Он сам один все не может, его не хватает. А он расширяться будет, и тогда, на кого глаз положит, кто себя зарекомендует, как надо, он даже в компаньоны к себе возьмет. Федя о тебе все время спрашивает, почему Санька такой инертный, почему не хочет ничего? Я о тебе, естественно, наоборот: очень даже активный, заведется – из-под земли выроет. Хозяевами, Сань, будем, с деньгами и хозяевами!

– Это он тебе обещал: хозяином? – снова спросил я.

– Обещал, – подтвердил Стас.

– А зачем ему это нужно, хозяином тебя делать? Ему самому интересней хозяином быть.

Стас выругался.

– Вот и видно, что ни хрена не понимаешь. Сидишь-сидишь, а не врубился ни хрена в жизнь. Так теперь все устроено: бывает, что одному делу, чтоб оно хорошо крутилось, сразу несколько хозяев требуется. Совет директоров – так это и называется.

В замороженное стекло постучали:

– Эй, мужики!

Стас помахал мне рукой: продолжим попозже – и сунулся к окошечку, открыл его:

– Да?

– Доллары, мужики, меняете?

– Меняем, – сказал Стас.