Солнце сияло

О, какая это сила, деньги! Я в очередной раз убедился в том, прибывши в кооператив «Эскулап-экспресс» на Колхозной. От меня несло, как от козла, я чувствовал это даже сам, но со мной были вежливы, улыбались, ни разу не повысили голоса, я только и слышал: «Пожалуйста. Будьте добры. Если вам не трудно».

Мне было трудно – это так. Я и сейчас слышу, как у меня дрожит голос, когда я спрашиваю: «Это не сифилис?».

В глазной больнице врачом у меня был мужчина, здесь – женщина. Молодая, хорошенькая, просто прелесть. Случись нам разговаривать в другой ситуации, я бы непременно попробовал подбить к ней клинья.

– Почти наверняка нет, – ответила она мне. Со всею серьезностью, без снисходительности, насмешки, с пониманием и участием – словно разделяла со мной мою беду всем своим существом.

– А-а… что же? – с трудом одолев заиканье, произнес я.

– Вероятней всего, грибок, – сказала она. – Может быть, хламидиоз. Или трихомоноз. А может быть, и то, и другое сразу. Сделаем анализы – увидим.

– А что это такое – хлади… триди… – я не смог выговорить брошенные ею названия. Сказать, что во мне все возликовало от ее сообщения, было бы неверно. Страшного подарка Нового света у меня не было, но многим ли лучше было то другое, что не давалось моему языку?

– Это тоже венерические заболевания, – сердечно и заботливо сказала врач. – Самое главное в венерических заболеваниях – лечиться не одному, а вместе с партнером. Иначе лечение бессмысленно. Вы предполагаете, от кого могли заразиться?

Выдавливая из себя, подобно тому, как Чехов раба, капля за каплей правду, мне пришлось рассказать этой прелести, когда и с кем у меня было в последний раз, и сколько у меня вообще партнерш, и с кем я был за кем.

– Полагаю, вам следует поставить в известность обеих, – резюмировала допрос моя следовательница. – Латентный период грибковых заболеваний довольно большой – до нескольких месяцев.

– Латентный – это что такое? – спросил я.

– Скрытый, – благожелательно отозвалась прелестная следовательница, щедро оплаченная мной через кассу кооператива. – А уж если вы собираетесь иметь отношения с ними и дальше.

Видимо, лицо мое выразило довольно противоречивые чувства.

– Если, разумеется, захотите, – добавила она быстро. Лека, когда я открыл дверь квартиры, а затем захлопнул ее, громко клацнув язычком замка, вылетела ко мне из своей комнаты с ручкой в руках со скоростью падающего на землю из глубин космоса метеора.

– Дядь Сань! – провопила она, с явным намерением броситься мне с разбегу на шею.

Я ощущал себя прокаженным. Мне казалось, если я прикоснусь к ней, моя тайная болезнь тотчас передастся и ей.

– Стой, стой! – выставил я перед собой руки.

В тот миг я напрочь забыл об оправдательных двух килограммах. И если бы не ощущение прокаженности, без сомнения – подхватил бы ее на руки. У всего есть оборотная сторона; и от тайных болезней бывает своя польза.

– Что, дядь Сань? – замерла, не добежав до меня Лека. Память об этих двух килограммах вернулась ко мне – словно, утопая и уже захлебываясь, я получил спасательный круг.

– Пардон! – разводя руками, сказал я Леке. – Такое, милая моя, видишь ли, дело.

«Латентный. Латентность. Латентный период.» – крутилось во мне кольцом магнитофонной ленты, когда я уже стоял под дымящимся душем и драл мочалкой свое немытое без малого месяц тело. Служившая подобно слуге двух господ сразу двум квартирам ванная комната была сегодня согласно расписанию счастливо отдана в распоряжение Ульяна с Ниной, и можно было провести в ней хоть все время, оставшееся до полуночи. Не скажу, что новое, незнакомое прежде слово, самовольно повторявшееся внутри на все лады, нравилось мне. Отнюдь нет. Даже наоборот. У него был вкус желудочной отрыжки. Но вот так в тот день благополучного возвращения в мир с воскрешенным зрением мой лексикон обогатился еще одной языковой единицей. И на этот раз совсем не из криминальной области.

– Сволочь! Подонок! Гад! – кричала Ира. – Спал с какими-то шлюхами, изменял мне! Мало ему меня было, гад! Добавки ему понадобилось! Десерта! Ему десерта, а я – страдай! Сколько меня хотели, никому не дала, ему дала – а он на сторону!

Она так кричала, так вкладывалась в свой крик, столько было в нем напора и искренности, что в какой-то миг я и сам почти поверил, что изменял ей. То есть, конечно, я знал, что не изменял, но вдруг почувствовал себя виноватым. А в чем я мог быть виноватым перед нею? В том, что подхватил этот самый грибок где-то на стороне.

Мы разговаривали с ней в ее редакторской комнате, сосед за столом напротив отсутствовал – никто не мешал нам, мы могли говорить совершенно свободно обо всем, но этот ее крик, проходи кто-нибудь коридором, был бы ему слышен и на значительном удалении от комнаты. И что я должен был делать – кричать так же, как она? Я слышал и неоднократно видел в кино, что в таком состоянии женщину хорошо успокаивает затрещина. Будто бы после этого она перестает блажить, приходит в себя, и с ней можно говорить нормальным образом.