Солнце сияло

– Ну хотя бы первые месяцев пять-шесть, – сказал врач, и робот в нем, дав сбой, выпустил ему на лицо нечто вроде ухмылки. Тут же, впрочем, повелев ей исчезнуть. – Тоже все-таки нагрузка. И основательная.

С сексом, судя по всему, в ближайшее время у меня и помимо необходимости беречь сетчатку ожидались большие проблемы. То, что со мной происходит что-то необычное и чрезвычайное, я заметил, еще ходя с повязкой. Вернее, не заметил, а почувствовал. А когда наконец повязку сняли, в этом необычном и чрезвычайном удостоверился. Причем то был не триппер, его я исключил сразу, хотя прежде болеть им мне не приходилось. Я исключил триппер на основе теоретических знаний. Все же триппер должен был дать о себе знать дня через три-четыре, а с той поры, как мы в последний раз ездили с Ирой на дачу, прошло куда больше времени. Да и резь, как я знал все из той же теории, должна была быть такая – мне полагалось лезть на стену. Резь была, иначе бы я ничего не почувствовал. Но не такая, как полагалось согласно описанию. Вполне можно терпеть. Впрочем, терпеть, а не жить. И только повязку мне сняли, удостоверясь, что вижу, я помчал не к зеркалу глянуть на свою физиономию, а в туалет к писсуару. Путь куда выучил за минувшие три недели тьмы наизусть. Зрелище было оглушающее. Словно некий паук сидел внутри меня и прял тягучую белую паутину. Мочевой пузырь был у меня уже пуст, а паук внутри все прял, прял, прял.

Из огня я без задержки угодил в полымя. От офтальмологов дорога моя прямиком легла к венерологам. Я отправился искать какую-нибудь частную венерологическую лавочку, не зайдя даже принять душ и переодеться к себе на зады «Праги», где номинально я еще продолжал жить. Я мог появиться там без всяких условий – пока не нашел другого жилья, – тем более что Ульян с Ниной не имели против моего проживания у них ровным счетом ничего, скорее, наоборот, но лихорадка ужаса перед болезнью, в которую вляпался, была сильнее всякого неудобства от грязного тела и несвежих вещей. Черт побери, я думал о люэсе. Этот подарок Нового света Старому, как я помнил из просветительской литературы, которую в свое время мне заботливо подсунул отец, объявлялся далеко не сразу. Чтобы затем уж оглушить так оглушить. Вплоть до проваленного носа. Только откуда он у меня взялся, этот подарок? Кроме как от Иры и ее собравшейся замуж сестренки, взяться ему было неоткуда. Но поверить в то, что от них, – сознание мое не допускало такого. Не отказывалось верить, а не допускало. Бывают же случаи, когда самое естественное объяснение – и самое далекое от истины. Почему это не может быть именно тот самый случай?

Тверская, тогда еще не сменившая своего советского названия Горького, залитая, несмотря на будничный день, толпами народа, гулко шумела катившими по ней легковыми автомобилями, сверкала мартовским солнцем в оконных стеклах, ослепляла по-летнему сухим, не сохранившим и лоскутка снега асфальтом – кипела весной, пылала радостью окончания зимы, казалось, прислушайся – услышишь, как ее каменное чрево гремит пением птиц.

Но мне было не до того, чтобы вкушать радость пробуждения природы от зимнего анабиоза. Я шел и крутил головой по сторонам, обшаривая взглядом стены домов в надежде увидеть какую-нибудь вывеску, свидетельствующую о нужной мне лавочке, какую-нибудь скромную доску с кратким оповещением, а даже и написанное от руки бумажное объявление – я бросился бы и по адресу, указанному в этом рукописном творении. Мелькнувшую было мысль направить стопы в бесплатный государственный кожвендиспансер я тут же вымел из головы. Если вдруг у меня действительно был тот самый подарок Нового света, нельзя было себе и представить, в какой оборот взяла бы меня государственная машина.

Дойдя до Пушкинской площади, дальше я решил идти цивилизованным путем.

За стеклом киоска, у стоящего на ремонте семиэтажного серого здания с надписью между вторым и третьим этажами «Московские новости» на нескольких языках, лежали на прилавке газетные стопы. Я отоварился целой бумажной кипой и, сев на скамейку в скверике около памятника гению русской словесности, погрузился в изучение газет.

Рекламы в газетах было полно. Но в «Московском комсомольце» лечили в основном от алкоголизма, торговали срубами и скобяными товарами, геи искали себе товарищей, а для тех, кто с нормальной сексуальной ориентацией, в изобилии предлагались девочки. В «Известиях» предлагали станки и металлопрокат. В «Московских новостях», чье здание напротив ремонтировалось после пожара, зазывали под высокий процент нести деньги в какие-то фонды и покупать оптом алкогольную продукцию. То, что мне нужно, я обнаружил в пухлом желтом издании под названием «СПИД-инфо». И был указан адрес: Колхозная площадь (которой вскоре предстоит переоблачиться в историческое название Сухаревская).