Солнце в огне

– Я не стану казнить его, – сказал Ли Хон громко, перекрывая рокот советников и чиновников. – Это сделает Император. Генерал Мун Нагиль, уполномоченный разговаривать с Императором от моего лица, отправится к нему на поклон и приведёт с собой убийцу. Пусть его судьбу решают в родной стране.

Ван Юцзяо медленно поклонился, пока его окутывала гнетущая тишина под сводами Кынчжона. Совет больше не возмущался, притихли чиновники. Во всеобщем молчании слова наместника прозвучали особенно грозно:

– Молодой король ставит на Дракона, обещанного нашей принцессе. Чосону не выжить в войне против двух государств.

Горные тропы (Шестьдесят четыре гуа)

22

Очередной привал сделали к вечеру в наступающих сумерках. Они скакали почти без отдыха три дня, и после безумной гонки по тракту, а потом по горным тропам, уводящим вверх, дальше от Хансона, Йонг совсем не чувствовала ног. Она спешилась и сразу же села на землю, укутанную слоем белого снега. Здесь он слепил глаза, в отличие от серой массы, смешанной с пеплом от пожарища во дворце.

– Вы хорошо держитесь в седле, сыта-голь, – похвалил Хаджун, принимая у неё поводья.

Он первым явился на крики Юны, тут же повелел сообщить обо всём Чунсоку и раздобыл им лошадей. Вернувшийся с пустыми руками Лю Соджоль вызвался сопровождать их, Намджу привёл Лан, которая с помощью чужой крови изменила черты лица погибшей служанки. Йонг протестовала слишком вяло, и когда, наконец, её сознание прояснилось, они уже покидали столицу Чосона какими-то подземными ходами, о которых было известно Лю Соджолю.

Ильсу и Юну могли казнить, только поэтому Йонг разрешила им сопровождать себя. Казнь или участь беглецов – выбор был невелик. Зачем с ними увязался Лю Соджоль, Йонг не понимала, а спрашивать не было сил: каждый вечер она думала о том, что нужно поговорить с молчаливым сыном советника, и каждый же вечер от усталости не могла даже разлепить обветренные губы, чтобы сделать это.

Чунсок сказал, что только Лан сможет указать им верную тропу до храма Воды, и с пуримгарра она спорить не стала, равно как и противиться обществу своего мастера. Дорога до храма, петляющая между горами, была путём непростым, но и Лан закалили годы войны – они справятся, общими усилиями.

Разжигать костры вблизи торговых путей было опасно, и после нескольких дней напряжённого пути Хаджун попросил Лан искать для них обходной путь где-то в горах, где располагались пещеры. В одной из них они впервые позволили себе греться у большого огня. Намджу поймал белок, и теперь аромат жареного мяса так мутил рассудок, что хотелось впиться в тушки зверьков, пока те ещё крутились на вертеле.

Йонг сглотнула и отвернулась, чтобы не гипнотизировать Намджу.

– Вы хорошо держитесь, сыта-голь, – подал он голос. Йонг закатила глаза.

– Прошу, ёнгро, не стоит меня жалеть. Вы все оказались тут из-за меня, и я последняя, о ком стоит заботиться так яро.

Намджу неуверенно улыбнулся, и его смущённый вид вдруг напомнил Йонг о Вонбине; сердце сжалось от так и не прожитой до конца тоски.

– Ра[72] Намджу, – позвала Йонг, обнимая себя за плечи. Ей не было холодно или страшно, её окутывала необъятная, опасная уверенность в собственных силах, в защите имуги, и в иной ситуации она отругала бы себя за самонадеянность, которая не сулила ничего хорошего: так слепо верить чужим силам было нельзя, так полагаться на змея было нельзя, особенно в их тёмное, опасное время. Время, которое она сама выбрала.

– Да, сыта-голь? – откликнулся Намджу, поворачиваясь. Всполохи от костра окрашивали половину его лица оранжевым светом, делали черты мягче. Он казался ей моложе своих лет, это видение было обманчивым, как и её спокойствие.

– Ты говорил с кем-то о Чжисопе? – спросила Йонг и тут же пожалела об этом: пояснить свой интерес без того, чтобы трогать голыми руками чужие раны, она бы не сумела. Но Намджу понял её сразу же.

– Не о чем говорить, сыта-голь. Мы с хёном выросли вместе, бок о бок. Ближе его у меня не было друга, но я не один такой. В нашем войске все потеряли близких, у всех есть о ком вспоминать с грустью.

Йонг гадала, сумел ли кто-то в войске Дракона заменить Намджу друга. Наверное, нет.

Одна беличья тушка уже поджарилась, и он снял её с самодельного вертела и подал Йонг. Она впилась в мясо зубами, чувствуя, как сок течёт по губам и подбородку. Обессиленный после нескольких дней пути имуги почти зашипел на дне её дань-тяня.

– Когда погиб Вонбин, – сказала Йонг, понимая, что если не выговорится сейчас, пока жуёт мясо и отвлекает себя этим, то не сможет сделать этого никогда с такой откровенностью, – Нагиль сказал, что лучшей участи для воина он не знает. Тогда я не понимала его.

– Теперь понимаете?

– Теперь – да. Я всё ещё тоскую по Вонбину и вспоминаю о нём каждый день. Но со временем боль превращается в светлую грусть. И хотя я никогда не смогу отблагодарить его за жертву, я верю, что он обретёт жизнь достойную и честную в своём следующем воплощении.