Солнцестояние, или Мало-Александрийская история

– Ну да, дом, значит. И проект мой. Могу бумаги показать. – Он теперь смотрел на гостя, даже пристально смотрел, будто хотел хорошенько его запомнить, не зная, почему. Черты его лица тоже будто расширялись, образовывали некий многосложный антураж, на фоне которого память продолжала рисовать черты своей бакинской девочки в мельчайших деталях…

– Дом, дом. Понимай. Проект понимай. Ин Петербург мой строить дом. Проект нихт мой, а стройка майн.

– Коллеги, значит. – Тимофей снова и снова глядел на гостя с предельным вниманием, словно на некоего проводника явившегося внепространственного видения…

– Я, я, есть коллеги, – Людвиг Якоблевич ещё раз пожал руку Тимофею Васильевичу, но покрепче, с возникшим внезапно чувством уважения.

На этом диалог закончился. Хозяин пригласительным жестом указал открытой ладонью на вход в дом, собираясь угостить его чаем с кизиловым вареньем да «молоканской капустой». И ещё, пожалуй, поставить на новенький проигрыватель только что купленную новую пластинку с записью замечательного пианиста Генриха Нейгауза, как-никак соплеменника его. Но нежданный гость отрицательно покачал головой, медленно обошёл здание вокруг, цокая языком, остановился.

– Хорошо! Чудесно! – Бурчал немецкий зодчий под нос на своём языке. – Пусть здание не имеет достаточно профессионального качества, но архитектура отличная, самая, что ни на есть, современная. Волшебно! —Восторг не сходил с его лица

Сделав ещё один круг, он показал на закатное солнце над морем и поспешил вниз.

– Спазибо, – раздалось оттуда по-русски, – помнить есть помнить!

Дядька-Тимофей легонько покивал и помахал ему ладонью. Тот обернулся, ответив тем же.

Пластинка всё же была поставлена. Из нового проигрывателя донёсся юношеский ноктюрн Скрябина в исполнении Генриха Нейгауза. Солнце уверенно зашло за горизонт, оставляя над собой розовеющее зарево. Музыка и цвет воссоединились естественным образом. Дядька-Тимофей предался лёгким и прозрачным воспоминаниям о кратковременной, но насыщенной жизни в Москве, о беседах с композитором. Явление бакинской девочки тому не мешало. Напротив, она принимала достойное участие своей близостью. И его мысленный взор соединялся со взором на небо, что из розового обращалось в лиловое, затем в разбавленное индиго и, наконец, в полную черноту, обогащаясь бесчисленной россыпью очень далёких и обширных миров звёзд, сокращённых в перспективе до точек.

Следует заметить, что до поездки на Ближний Восток, Мис ван дер Роэ получил заказ на строительство германского павильона для выставки в Барселоне. Но ни одна идея пока не сложилась. Подумал, что путешествие будет кстати для помощи в поисках образа. Отвлечение всегда идёт на пользу творчеству. После посещения необычного дома на возвышенности его вдруг будто осенило. «Вот что-то подобное мне надо сотворить. Замечательнейший образ. Что, если мою давнишнюю идею стеклянного небоскрёба сплющить до одного этажа», – таковая мысль обитала у него в голове по ходу, немедленно облекаясь в решение не продолжать путь до Палестины, а вернуться домой, дабы начать осуществлять заказ выдающейся важности. Оба таинственных знаков в виде солнечных лучей в столице России да в Малой Александрии слились в нечто единое. «Будет у меня кое-что поважнее», – словно эхо пронеслось у него то ли в воспоминаниях о петербургской практике, то ли совершенно заново. И он будто на одном дыхании спроектировал и построил в Барселоне хоть и временное сооружение, выставочный павильон, однако по стилистике воистину революционный.

Минуло много лет повсеместных изменений. Палестина приютила у себя довольно большую часть еврейского населения Центральной Европы и получила от Российской власти широкую автономию, вплоть до независимого Кнессета и кабинета министров. Не обошлось без столкновений на национальной и религиозной почве с местным населением, которое сочло нашествие иудеев опасным, обвиняя Россию в предательстве их интересов. Кое-кто считал такие перемены в их обитании настоящим «Новым крестовым походом», поскольку вместе с иудеями сюда стекались и православные люди. Но у России не существовало ни малой, ни большой охоты отбивать у арабов их ценности. Наоборот, сохранность местных обычаев входила в изначальную внутреннюю политику государства, имея таковую преемственность ещё с Елизаветинских времён. Постепенно стычки улеглись, а на смену им пришло взаимоуважение.