Солнцестояние, или Мало-Александрийская история

– Я знаю, что ты идёшь в Палестину. Куда же здесь ещё идти? – обладатель маленького оазиса уложил еду на столе, извлек из ниши тонкую лепёшку, медный кувшин, два стеклянных стакана, – ты садись, садись, – говорил он, деля лепёшку пополам.

Дядька-Тимофей молча сел на тёсанный каменный стул. Затем вскочил, кинулся к тележке и принялся доставать из неё припасы, закупленные возле Суэцкого канала.

– Ношу свою занеси, но ничего оттуда не вынимай – остановил его единственный обитатель оазиса, – там у тебя походная пища. Вот и употребишь её в путешествии. До ближайшего поселения ещё два дня ходу. Или целых пять. Зависит от выносливости в ходьбе. Там как раз будет тебе Палестина.

Дядька-Тимофей подчинился, выдавая неловкость из-за того, что не мог отыскать слов для начала хотя бы маломальской беседы. Только вздохнул и закатил глаза. При этом назвался:

– Тимофей.

– Ты знаешь моё имя? – вопросил хозяин?

– Значит, мы оба Тимофеи, – сходу и с весёлостью в голосе догадался гость.

– Значит, – согласился тёзка. – Почитатели Бога.

Неловкость исчезла. Взамен явилась расположенность к диалогу. Путешественник поведал о себе, добавив, что немец напал на его отечество.

– Ты, я вижу, отшельник, – заключил он.

– Угадал. Схимник.

И они принялись за еду. А в кувшине оказался гранатовый сок.

– Откуда, спрашиваешь? – молвил отшельник, разливая напиток по стаканам, – я ведь тоже хожу иногда в Палестину. Сок и мука оттуда.

– А язык? Откуда знаешь наш язык?

– Мне знакомы многие языки. Сам же я потомственный египтянин без единой помеси. Родом из Александрии.

– Был я там дней десять назад. А живу в Александрии Малой, что отвоевал у турок.

– Правильно сделал. А нынче, говоришь, опять война.

– Опять.

– Ты вот что. Дело к вечеру. Заночуешь у меня.

– Спасибо. А не тесно будет?

– В тесноте, да не в обиде. Так ведь у вас говорят?

– Хе-хе.

И они замолчали. Наверно, берегли слова для долгой беседы перед сном. И та состоялась. Да затянулась настолько, что Дядька-Тимофей засиделся в гостях ещё несколько дней.

В Малой Александрии шла мобилизация. Турки, почуяв возможность взять реванш и лелея на обязательное содействие почти всей европейской коалиции во главе с Адольфом Шикльгрубером, возымели наглость начать обстрелы предместий. Иван Павлович сам явился в военкомат вместе с грузовиком. Его назначили перевозчиком боеприпасов на передовую. Тимофея Павловича оставили в тылу, поскольку он занимал ответственную должность на стратегическом объекте. Но здешние боевые действия оказались недолгими. Турецкие власти ввели у себя нейтралитет. На всякий случай. Там видно будет, чья возьмёт. А когда возьмёт, встанем на сторону сильного. Так Ивана Павловича эшелонировали в Восточную Пруссию отбивать наступление немцев. Тем временем фронт слишком быстро углублялся в тело России. Балтия мгновенно согласилась быть союзницей немцев. Финны отважились на захват утраченной Выборгской губернии, пропуская сквозь себя немецкие полчища. Те, возымев ожидаемое подспорье, успешно продвигались к Столице с юга и севера. Но Сталин не думал эвакуировать правительство вместе с собой. «Отстоим Столицу Петра Великого! Никогда в неё не ступал чужой сапог. И не ступит». Нашествие Вермахта продолжалось, и, спустя два с половиной месяца после начала войны, Столица была взята в кольцо блокады. Все газеты мира на первой полосе выложили два гигантских слова «Сталин окружён». Адольф Шикльгрубер вновь жёстко потирал сухие ладони до испускания искр. И вновь попутно у него заискрились глаза, да всё тело наэлектризовалось, озаряя себя сплошными сполохами. Он глянул в зеркало, что будто способно отражать его собственную судьбу, и закачал головой в знак удовольствия. Вокруг подбородка немедленно замигали многочисленные огоньки.

Затянувшаяся беседа между Дядькой-Тимофеем и пустынным отшельником, наполнялась многими смыслами.

– Эта война, о которой ты мне сказал, будет очень тяжёлой и долгой для всех, особенно для твоего отечества.

– Ты почему знаешь?

– Так же знаю, как знал о том, что ты идёшь в Палестину. Иного пути здесь не намечается. Есть только жизненный путь. И он подтвердился тем, что идя по этому пути, ты вышел на единственный очаг жизни в пустынной среде. А мог пройти мимо. Но нет, вышел. Жизненный путь всегда ведёт от вехи до вехи. Вехи жизненности. Иначе путь не имеет смысла. И пути народов, описываемые впоследствии историками, ведут от вехи до вехи, чтобы в той же истории не затеряться. Даже путь Моисея в здешних местах, хотя вышел весьма сбивчивым, вёл к вполне определённой вехе.

– Она была предпослана Богом.

– Да. Богом. Но высказана Им. То стался одиночный случай, когда Бог из Собственных уст поведал народу о том пути, по которому следует идти. Иного подобного совпадения мы не наблюдали.

– Но бывали и пророчества.

– Бывали. Бывают и в наши дни.

– В наши? – Дядька-Тимофей покосился на собеседника, будто ловя его на слове о самом себе.

– Хе-хе, – тот широко улыбнулся, – нет, я на такую должность не посягаю.

– Ладно. А откуда у тебя тогда являются знания о том, что ты назвал вехами?