Солнцестояние, или Мало-Александрийская история

– Мудрено, – повторил он и попытался представить, что же сопровождало то предчувствие, и откуда шёл тот сигнал, из каких сфер.

– Ты что-то вспомнил? – Отшельник-Тимофей пытливо взглянул ему в глаза.

– Да. Было, было у меня что-то подобное тому, что ты сказал. Но важных и маловажных деталей, сопутствующих тому происшествию, в памяти не сохранилось. Утеряны подсказки.

– Опыт, наверно, маловат.

– И вправду, всюду опыт. Без него никак. Это мы знаем. Я вот подумал несколько о другом. Есть опыт войн. Больших, малых, изматывающих. Опыт есть, а итог не показывается. Вот, говоришь, новая война будет тяжёлой, долгой, зачинщик войны рухнет. А станет ли такое событие тоже опытом, чтобы подвести черту всем войнам вообще и никогда к ним не прибегать?

– Этого я сказать не могу. Людям присуща забывчивость. Как ты сказал, нужные подсказки легко утериваются. Поглядим на человека. Он никак не защищён. Он покрыт лишь голой тонкой уязвимой кожей. И если тыл его имеет некую надёжность в виде черепного затылка, спинных рёбер и объёмных упругих мышц, фронт его всячески поддаётся ранениям. У него мягкие ткани лица и живота, нет выступающих острозубых челюстей да рогов, острых когтей и копыт. Это свидетельствуют об отсутствии у человека атакующих и оборонительных признаков. Ни в целом, ни в деталях его тело не носит на себе ни агрессивных, ни защитных черт. Зато у него есть руки, способные творить красоту. Откуда же в нём осела страсть к нападению и разрушению? Наверно, ещё в райском саду его светлая осознанность любви, рождённая из сквозистости и приволья, заменилась открытием добра и зла, где зло оказалось привлекательнее. Это иное зрение в свою очередь не позволило человеку видеть истинные вехи на пути собственной жизненности. Он заблудился.

– Но есть у нас ещё жажда свободы. В том числе свобода от инстинктов. Человек не животное, от инстинктов зависящее. Он воистину свободен по замыслу Творца…

О свободе беседовать всегда сподручно и увлекательно. И поступать по ней – будто ничего не мешает. Однако к вехам, что являют собой ориентиры жизненности, надо подходить исключительно в состоянии внутренней свободы. Способ их различения может быть любым, доступным тебе, лишь бы он способствовал раскрытию именно свободы, иначе их не выявить. И если ты следуешь некоему учению, истинному учению, где зафиксированы эти вехи, но при этом находишься в состоянии скованности, тебе они не раскроются в полноте истины, как бы глубоко ты в них не проникал всем умом и сердцем. «Познаете истину, и истина сделает вас свободными». Это известные всем слова Иисуса Христа. Сие означает одно. Только стремясь к полноте свободы на пути к чистой истине, ты сумеешь потихоньку раздвигать соблазнительную завесу лживости в своём сознании. А в миг встречи с истиной ты одновременно познаёшь её в чистоте и обретаешь полноту свободы. Одномоментно. Вот оно как. Не имея истины, ты никогда не станешь свободным. Не став свободным, ты никогда не познаешь истину. То и другое возможно только в их слиянии. Достижимо ли такое? Как стяжать свободу и где искать истину? Причём, то и другое надо делать встречным путём. Дядька-Тимофей глубоко вздохнул, будто вбирая в себя неощутимый дух небесный, затем затаил дыхание, как бы устраивая тот дух в себе. Вновь усиленно подышал, подышал, будто совершенно по-новому. И вольно заснул.

С наступлением нового дня он воодушевлённо сподвигся на обустройство колодца и сделал удобнее доставание воды с последующим распределением её по грядкам. Отшельник только покачивал головой в знак высокой похвалы. А когда солнце зашло за ближайшую скалу, загораживающую волнистый горизонт, беседа возобновилась.

– Ты говорил намедни о свободе, – молвил Дядька-Тимофей. – И о вехах жизненности. Я вот подумал, что эти знаки невозможно увидеть без внутреннего состояния свободы. Они, вехи постигаются сознанием ровно настолько, насколько ты становишься свободным.

– Конечно. И Моисей привёл свой рабский народ к указанной Богом их жизненной вехе именно в тот момент, когда люди стали свободными от осознания рабства, блуждая по пустыне.

Дядька-Тимофей был удовлетворён согласным ответом Отшельника-Тимофея. О слиянии свободы с истиной он почему-то побоялся заговорить. Может быть потому, что эта мысль претендует на толкование Евангелия, чего ему вовсе не хотелось. И переключился к свободе иной.

– Угу, – сказал он. – Вот мы судили о тех инстинктах у животных, что предвещают стихийное бедствие. От них человек тоже свободен. К сожалению.

– Их заменяет наука.

– Не очень-то заметно.

– Это верно. В ней тоже нужен большой опыт. Кстати. Я вот недавно размышлял о местоположениях пустынь на земле.

Дядька-Тимофей кинул взгляд вокруг и сказал:

– Наверное, жизнь в пустыне натолкнула тебя на такое размышление.