Солнцестояние, или Мало-Александрийская история

– Знания. Они всякие бывают. Есть, скажем, слухи. Ну, на современном уровне науки они называются информацией. А есть знание от ощущения. Это когда ты в чём-то уверен, не прибегая ни к информации, ни к аналитическому мышлению.

– Ага. Например, животные знают о надвигающемся стихийном бедствии.

– Отчасти так. Но то ощущения животные. Они ведь сами – стихия, вот и чувствуют её грядущие проявления в наитончайших обстоятельствах своей стихийной сферы. А люди живут не в стихии. У нас иная сфера. Та, где простирается разум. Так что бывают и ощущения разума.

– Понял. Ты настаиваешь на том, что люди способны улавливать сигналы из той сферы.

– Так.

– Но не опасаешься ли ты, что можно спутать настоящие сигналы разума – с теми, что исходят от больного сознания?

– От того есть защита.

– Какая?

– Ты не замечал случая, когда тебе что-то, кажущееся решённым, оборачивается противоположностью?

– Бывало такое. – Дядька-Тимофей задумался. – Даже в мелочах. Вот вообразил себе то-то и то-то, а оно сбывается с точностью наоборот.

– Ну вот. Знание о том, что твоё представление о будущем, хоть эпохальном, хоть ничтожном, непременно оборачивается противоположностью, и есть та защита от, как ты говоришь, больного сознания.

– Но не каждый замечает эту защиту.

– Конечно. Вот Адольф Шикльгрубер. Он считает себя мистиком. И он предвидит для себя некую перспективу, будто открывшуюся для него с помощью высших сил. Он увидел завоевание чуть ли ни всего мира. Но у него нет той защиты, о которой я тебе сказал, а ты согласился. Значит, его предвидение обернётся с точностью наоборот. Германия рухнет. Но на то уйдёт немало времени и жертв, поскольку используется машинное мышление, отметающее всякую жизненность.

– Путь жизненности. Вехи. Я помню. С настоящего пути легко сойти, если подчиняешься больному сознанию и машинному мышлению. Пройдёшь мимо вехи.

– Бывает и нечто чудесное. Совпадения совсем иного рода. Например, у вас.

– У нас?

– В России. Был же там эпизод, когда к Императору явился таинственный человек, эдакий сельский аристократ. Он излечил Наследника и дал Николаю-Самодержцу кой-какие советы по управлению Империи. Тогда случился не какой-нибудь проходной визит. Была именно историческая веха, угаданная таинственным пришельцем.

Дядька-Тимофей сделал на лбу морщинки гармошкой.

– Ты что-то вспомнил? – догадался отшельник.

– Когда это было? Уж если ты знаешь о том, как ты говоришь, эпизоде, то можешь и точную дату назвать.

– В двенадцатом году. В декабре.

– Сельский аристократ… а кто тебе о том рассказал?

– Прочитал в одной рукописи. Её написал, по-видимому, кто-то из тогдашних царедворцев.

Дядька-Тимофей заузил глаза, будто вглядываясь в историческую даль. Он увидел там своего отца, Василия Харитоновича, всегда знающего и отстаивающего своё дело. Увидел его аристократическое лицо и новую чистую одежду на нём в тот день, когда тот навсегда покинул свою среду обитания. В декабре двенадцатого.

– Удивительные бывают совпадения, – промолвил он задумчиво.

– Ладно, – сказал схимник, – не стану тебя пытать относительно внезапных воспоминаний. Но добавлю про возникающие вехи на пути истории. Скажем, Николай Второй и Ульянов-Ленин. Могло и у них тоже двинуться дело вкось, мимо жизненных вех. Ульянов мог увлечься революционной деятельностью до такой степени, что пойти на свержение действующей власти и взять её в свои руки. В конце концов, так ведь и содеялось. Он пришёл к власти, а Николай сгинул. То есть, революция оказалась ненужной. А случись она, заблуждение страны привело бы к немыслимой трагедии. Восторжествовало бы всеобщее насилие с неминуемыми многомиллионными жертвами. То, что Ульянов согласился работать разведчиком, а революционная деятельность выдалась исключительно конспиративной легендой, было первым верным шагом по направлению к жизненной вехе. Затем, когда прочие революционеры да бунтовщики, те, кто не по легенде, а самые настоящие, получили важные государственные должности, это явление послужило следующим шагом к новой вехе. В итоге тогдашняя мировая война стала скрепляющим фактором с фантастической победой. Позже, ваш Ленин чуть было не свернул в сторону, сочинив некий союз суверенных стран. Однако вовремя выступил Сталин с идеей сохранить монолитную федерацию, исключив из неё шаткие области бывшей Империи. Вновь путь нацелился на истинную веху жизненности. Опять-таки обошлось без трагедий при становлении вновь учрежденных государств. Кстати. Будь революция, так и Сталин в своё время учинил бы значительно больше бед, когда боролся за собственную власть. Революции ведь без идеологии не бывают. И когда к борьбе за власть примешивается ведущая идеология, безжалостных репрессий не миновать. Так-то оно. Бывает, что доводится иногда находить подлинный исторический путь. Но только благодаря чуду.

– Чуду. Это в России, – подхватил мысль схимника Дядька-Тимофей. – А Шикльгрубер уверенно сошёл с настоящего пути, поэтому он попадёт в механистическую ловушку, созданную собой же. Сгинет вместе с обманчивым видением будущего. И никакое чудо ему не поможет?

– Да.