Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

— Можете не продолжать, ротмистр, — прервал Вальтера Минкевич. — Любопытно, однако, что, располагая какими-то сведениями, и, судя по всему, весьма важными, о делах, творящихся в нашей епархии, генерал Дебиль не счел для себя возможным сообщить об этом нам. Как видно, не желая делить с нами лавры.

— Именно так я и подумал, господин полковник. И решил, что и мы тоже не станем докладывать нашим тифлисским коллегам о сведениях, которые нам удастся раздобыть.

— Правильно решили, Вальтер. Но от меня, я полагаю, вы не станете утаивать эти сведения?

— Никак нет, господин полковник, не стану, — невозмутимо отозвался Вальтер на шутку шефа. — Нам удалось установить, что арестованная Софья Гинзбург была связана с неким Давидом Деметрашвили. Эта фамилия постоянно фигурирует в докладах едва ли не всех моих агентов. Я склонен полагать, что упомянутый Деметрашвили является главной фигурой в этом деле. Не исключено, что не кто иной, как он, руководит работой тайной типографии, которую мы разыскиваем. Второй человек, находящийся у меня на подозрении, это Авель Енукидзе, руководитель подпольных кружков, о котором я вам однажды уже имел честь докладывать. Не исключено, что он тоже связан с типографией.

— Но где она, эта типография, будь она проклята! — вскричал Минкевич. — Не думаете ли вы, Вальтер, что она спрятана на «Электросиле»?

— Не думаю, господин полковник.

— А иначе, зачем бы стал этот ваш Мелентьев тащить туда шрифт?

— Мелентьев признался моему агенту, что шрифт он туда приносит, чтобы как можно надежнее его припрятать. А уж оттуда, улучив момент, его переносят в типографию. Где же находится типография, увы, не знает и сам Мелентьев. Не знает либо опасается говорить, не доверяя в полной мере моему агенту. Впрочем, последнее маловероятно: он уж столько наговорил лишнего, что вряд ли ему есть смысл утаивать от него остальное.

— Ну что ж, Вальтер. Я доволен вами. — Минкевич встал. — Если вы и дальше будете действовать так же решительно и, я бы сказал, так же остроумно, мы наверняка прихлопнем этих смутьянов. За Гинзбург продолжайте следить.

— К сожалению, постоянная слежка за ее домом пока не дала результатов. У нее на квартире никто не появлялся.

— Это неудивительно, ротмистр. Судя по всему, мы имеем дело с опытными, очень осторожными и, я полагаю, весьма неглупыми людьми. Что ж, тем лучше… Когда имеешь дело с умным противником, работать во сто крат интереснее…

13

— Эй, друг! Проснись! Приехали!..

Авель трет глаза и долго смотрит, не узнавая, на едва знакомого дорожного спутника, который, видно, уже довольно давно тормошит его, стараясь разбудить.

— Пора вставать! — улыбается тот. — Батум. Неловко улыбнувшись доброжелательному попутчику,

Авель сбивчиво благодарит его и припадает к окну вагона. Перед ним расстилается безбрежное, слегка волнующееся море. Внезапное появление его столь неожиданно, что кажется сказочным. Поистине море — одно из самых поразительных чудес света! Сколько ни глядишь на него, никогда не наглядишься досыта. И в какой бы раз ты его ни видел, всегда кажется, что видишь впервые.

Поезд подходил к Батуму. Было ясное утро. Как видно, здесь недавно прошел дождь: даже в душном поезде ощущалось свежее дыхание влажного весеннего ветерка. Авелю невольно вспомнилась давняя его поездка в Гурию, вспомнился пылкий, мечтательный Тамаз, их наивная юношеская клятва. Но тогда весна была в самом разгаре, а теперь она только-только проклевывается.

Море скрылось из виду, поезд теперь со всех сторон обступали дома. Батум! Авель с любопытством оглядывал незнакомый город. По сравнению с огромным, грязным, далеко раскинувшимся Баку этот маленький приморский городок показался ему райским садом.

Поезд остановился, и Авель, собрав пожитки, щурясь на ярком солнце, вышел на перрон. Озабоченно подумал, что надо как можно скорее встретиться с Карлом Чхеидзе, который сейчас в Батуме и с помощью которого он должен был выполнить свое задание.

Выйдя на приморскую улицу, Авель подошел к нарядной зеркальной витрине магазина, глянул на свое отражение, неодобрительно покачал головой. Он не брился уже четвертый день, отросшая за это время щетина не очень его красила. Подумал, что прежде всего надо бы зайти в парикмахерскую, а там заодно и узнать, где помещается контора пароходного общества «Паке»…

Парикмахер был низкоросл, сутуловат. Он обрадовался раннему клиенту:

— Прошу, садитесь, батоно![20] Прикажете побрить? Авель с наслаждением откинулся в кресле, зажмурил глаза. Открыв их, он увидел в зеркале, что парикмахер надел новый, накрахмаленный фартук. Быстро и ловко он укутал Авеля чистой простыней, быстро и ловко сбил мыльную пену.

— Господин первый раз в Батуме? — осторожно осведомился он.

— Да, я здесь впервые.

— Господин, как видно, из Тифлиса?

— Да, — слегка поколебавшись, ответил Авель. — У меня тут родственник, вот приехал его повидать. Он работает в конторе «Паке». Кстати, не скажете, далеко она отсюда?

— На набережной, — услужливо сказал парикмахер. — Как подойдете к морю, повернете налево… Не беспокоит?

— Спасибо, все в порядке.