Солнцеворот. Повесть об Авеле Енукидзе

— У вас борода жесткая, крепкая. А кожа нежная, как у девушки, — парикмахер болтал без умолку, очевидно полагая, что в его профессиональные обязанности входит не только бритье, но и необходимость развлекать клиента. — Такую кожу поцарапать не дай бог! Но у меня хорошая бритва, английская. Сталь твердая, как алмаз…

Гладко выбритый и спрыснутый одеколоном, Авель с удовольствием разглядывал себя в зеркале. Ему показалось, что он помолодел на добрый десяток лет.

Расплатившись, он вышел на улицу и сразу увидел море. Оно почти совсем утихло: волны ласково плескались у берега. Набережная была пустынна. Редкие прохожие шли не торопясь, словно им некуда было спешить. Авеля удивляло и радовало непривычное для него ощущение покоя, тишины, безмятежности. На набережной он свернул налево, как научил его парикмахер, и еще издали увидел красивый голубой дом, украшенный лепниной. «Не иначе, это и есть то, что мне нужно», — подумал Авель. Так оно и оказалось.

Сердце забилось часто-часто. Впервые он по-настоящему осознал, какое опасное дело было ему поручено, как трудно будет довести его до конца. «Хоть бы Чхеидзе был у себя, — подумал Авель. — Без него я даже и не знаю, как подступиться, с чего начать…»

К счастью, Чхеидзе оказался на месте. Но недолго длилась радость Авеля по этому поводу. Карл был все такой же, каким Авель помнил его по Тифлису: выпуклый лоб с залысинами, насмешливые близорукие глаза. Особой симпатии он у Авеля никогда не вызывал. Но Авель всегда старался подавить невольно возникающее неприязненное чувство, уговаривая себя, что нельзя же судить о человеке по внешности: первое впечатление может быть обманчиво. Однако, чем дольше он жил на свете, тем чаще убеждался, что именно первое-то впечатление как раз и не обманывает: непосредственное чувство говорит правду о человеке во сто крат вернее, чем самые изощренные доводы рассудка.

Выслушав Авеля, Карл сказал:

— Если хотите знать мое мнение, то я лично считаю, что дело это трудное. Добром оно не кончится. Послушайтесь моего совета: повремените с этой затеей.

Всего ожидал Авель, но только не этого. Как! Отказаться выполнить важное партийное поручение? Несолоно хлебавши вернуться назад? И этот человек еще называет себя революционером!

Невольно Авель сравнил насмешливого, рассудительного Чхеидзе с безрассудным, пламенным Ладо. Да, конечно, Ладо часто поступал опрометчиво. Да, он не в меру горяч. Но Ладо — настоящий революционер! Верный, преданный товарищ, готовый голову положить за своих друзей.

— Ей-ей, повремените, — повторял тем временем Карл.

— Чего бы мне это ни стоило, чем бы все это ни кончалось, — сжав зубы, ответил Авель, — с пустыми руками я в Баку не вернусь.

Чхеидзе пожал плечами: как угодно, мол. Однако видно было, что он несколько обескуражен упорством и решимостью Авеля.

— Что ж, будь по-вашему, — нехотя процедил он. — Мое дело предупредить. А там… На все воля божья. — Кривая улыбка вновь заиграла на его бесстрастном лице.

— Могу я рассчитывать на вашу помощь?

— Здесь, в конторе, работает один аджарец, Мамед Диасамидзе. Попробуйте найти к нему подход. — Чхеидзе потер большим пальцем руки указательный. — Как говорится, не подмажешь, не поедешь. Не знаю, доверится ли он вам. Но если доверится, наверняка поможет. Вот, собственно, все, что я могу для вас сделать. Как говорится, да поможет вам бог… Запомнили? Мамед Диасамидзе.

Авель так глубоко погрузился в свои мысли, что голос Карла едва доходил до него. Но имя Мамеда Диасамидзе он запомнил крепко. Еще бы ему было его не запомнить! Ведь это была его, последняя, единственная надежда.

Слова Карла: «Не знаю, доверится ли он вам» — все еще звучали у Авеля в ушах. Он был так зол на этого струсившего чистюлю, что решил назло ему действовать напролом. Разыскав Мамеда Диасамидзе, он нахально кивнул ему и показал глазами на дверь: выйдем, мол, Диасамидзе, не удивившись, словно они с Авелем были давние приятели, молча последовал за ним. Мамед был, что называется, мужчина в самом соку, могучего телосложения — настоящий красавец. Вот только глаза у этого орла были совсем не орлиные. Маленькие, живые, красноватые, они напоминали скорее острые глазки хорька. Или шакала. Оглядев Авеля с ног до головы этими своими шакальими глазками, он быстро спросил:

— Кто тебя ко мне послал?

Поколебавшись немного, Авель решил, что если он не сошлется на Чхеидзе, то, чего доброго, спугнет этого героя и тогда… пиши пропало!

— Карл послал, — брякнул он, словно кинулся с крутого берега прямо в омут. — Карл Чхеидзе. Он сказал, что с тобой можно говорить откровенно. Мамед Диасамидзе, сказал он, человек надежный. Твердый как скала.

Мамед расплылся в улыбке. Видать, он был падок на лесть, этот горный орел с шакальими глазами.

— Что же вам от меня нужно? — осведомился он.