Соло

Пока Матвей обувался, ему пришло уведомление, что карета будет подана господину через несколько минут. Я расхохоталась над его кислой миной, когда он оповестил, что его царской заднице придется садиться в Киа Кьюорис, но выяснять, почему приложение определило эту машину в запрошенный им «бизнес», он не стал.

— Поцелуешь на прощание? — не слишком старательно изобразил недовольство, с осуждением глядя на недвижную меня, предусмотрительно стоящую в зоне недосягаемости, — что, даже не обнимешь? Яскевич, в обмен обещаюсь не пить на нашей свадьбе.

Закатила глаза и, махая руками, будто отгоняла голубей, направилась к Матвею, уже открывающему дверь.

— Иди давай, фантазер, — начала выталкивать из квартиры его, который снисходительно посмеиваясь, в шутку боролся, но квартиру все же покидал.

Однако радовалась я рано. Пропустила момент, когда он как-то хитро блокировал мои руки крестом на моей же груди и одним кратким и даже не особо сильным рывком вытащил меня за собой через порог.

— Ты что творишь? Тут же пол грязный! — возмутился внезапно проснувшийся во мне Мойдодыр, беспокойно смотрящий на мои стопы в белых следках стоящие на носочках на плитке общеквартирной площадки.

Проблема была тотчас решена — еще один рывок и я стою уже на кроссовках фыркнувшего Ланга, прижатая к его груди и ощущая его ладони на талии. Запоздало дошло, что возмущаюсь не тому. Очень запоздало. Да почти не дошло. Нет, разумеется, я попыталась. Вскинула голову, посверлила взглядом, даже рот открыла и потребовала вести себя адекватно. На всякий случай не уточняя, у кого я требую, ибо такая близость его тела будоражила нечеловечески. Заводило всё. Его сумасводящий запах, его снисходительная насмешка в серых омутах глаз, дурманящее тепло его рук, придерживающих и касающихся. Когда он на расстоянии, держать себя проще, легче, непринужденнее, а когда бороться надо и с ним и с собой, причем не физически…

— Просто обниму на прощание, — даже не стараясь, чтобы это звучало правдоподобно, объявил он, переставляя руки на моей спине, чтобы привлечь к себе теснее. Императивно и беспрекословно, при этом так естественно и будто привычно.

Тут же в голову боксерским ударом прилетело вино, фактически отправив нейроны головного мозга в нокаут, и в тумане оцепенения ощущались только щекотящие нервы разряды под кожей, питаемые его запахом, его нахальной близостью, которой неоднократно так хотелось этим сумасбродным вечером.

Усмехнулась, чувствуя, как пересыхает в горле, как сомнительны и излишне самоуверенны мысли, что я смогу его остановить и он непременно подчинится, прикрыв глаза и покачав головой, глухо выдала:

— Обнимай уж. Только быстро, чтобы никто не видел и никому об этом не рассказывай.

Ирония слабая, ее почти нет, она растворена в набирающем жар воздухе вокруг. Он проникал внутрь, он травил кровь, он помогал обманываться, что все под контролем, когда Матвей неторопливо привлекал теснее к себе и склонял голову к моему плечу. Сердцебиение давно было ускорено, отдавало набатом в ушах, но я слышала его дыхание, так же как и у меня усилием удерживаемое ровным, когда внутри, в голове, в мыслях все было совсем неспокойным.

Он, все так же не поднимая голову, слегка повернул ею, и его выдох коснулся моей шеи. И произошла полная парализация движений и рефлексов, когда он обжег шею уже не дыханием, а губами. В голове померкло от тянущегося, накрывающего темной вуалью удовольствия. Множащего этого удовольствие в стократ быстрее, чем текли секунды. Сердце ударило особенно сильно и ухнуло куда-то вниз. Вниз живота, разлетевшись по венам горячим свинцом наслаждения, когда поцелуй стал отчетливее и он прижал к себе теснее, скользнув левой ладонью выше по спине, к волосам, запуская пальцы в пряди, слегка потянув за них вниз, чтобы подняла голову и открыла ему шею. Чтобы прикосновение его губ шло по коже выше. И убило наверняка.

Первый порыв закинуть руки ему за шею и откинуть голову назад был задавлен на середине — руки я все-таки закинула. Стиснула зубы, сорвалась в дыхании, но его голову все-таки отстранила. И в горле пересохло, когда он посмотрел мне в глаза.

Его глаза — провал в ад, в котором неистово захотелось сгореть. Я впервые себя возненавидела вот так, из-за того что мне очень хочется, но я не могу сломя голову ринуться в пучину. В серые грозовые облака, потемневшие, обещающие рай в аду и нисколько не лукавящие, ибо чернота нездорово расширенных зрачков давала железобетонную гарантию. Потому что под мефедроном трахаться можно часами. Кончать и моментально восстанавливаться. Срываются все тормоза, не чувствуется утомление. И насыщение, хотя оргазмы очень яркие, многократные и длительные. В головном мозге есть центры удовольствия, отвечающие в том числе и за эйфорию от секса. Мефедрон резко повышает уровень нейромедиаторов вроде дофамина, серотонина, норадреналина, плюс возрастает энергетический потенциал, как итог секс фееричен — не ведущая, но одна из частых причин любви наркоманов к мефедрону.