Соло

— На самом деле я знаю, что ты обо мне думаешь. — Посмотрел на беловатую пыль, оставшуюся от дорожки, — мефедрон, как классический представитель психостимуляторов, вызывает эйфорию, желание откровенничать и усиливает эмпатию. Соображаешь лучше, мир кажется прекрасным, люди чудесными. — Сглотнул и палец перестал постукивать по бокалу. — А еще меф придает смелости для откровенного разговора. — Снова посмотрел на меня, внутри напрягшуюся, не понимая, куда сейчас он поведет. — Я хотел сказать тебе спасибо за поддержку, но слов подобрать не могу.

— Какую поддержку? — искренне изумилась я, действительно не припоминая ни разу, чтобы я это делала. Вот обосрать, побесить, пошутить — это да, это за милую душу, между нашими увлекательными диалогами (где я порой искренне восхищалась им и благоговейно ему внимала, но никогда этого не показывала), а интимные разговоры и сопереживание, такого еще не было и я к этому не стремилась.

— Поддержка бывает разной. — Улыбнулся, снова начав постукивать по бокалу и изучающим взглядом скользя по моему лицу. — Иногда, чтобы человек пришел в себя и посмотрел на некоторые вещи реально, нужно быть с ним честным. — Его глаза потемнели, я поняла, что сейчас он скажет то, чего я не хочу слышать. Только отрыла рот, но он отрицательно повел головой, снова призывая не перебивать, — и это сейчас прозвучит не так серьезно, как есть на самом деле, но я в тебя действительно влюблен.

— Матвей… — внезапно слегка севшим голосом начала я, с неприятным удивлением отмечая, как сердце пропустило удар. Прикрыла глаза, обретая над собой контроль, когда он снова отрицательно покачал головой и продолжил:

— Есть очень простенький тест, дающий понять, что ты чувствуешь к человеку. — И его голос изменился, стал глубже и тверже, когда я снова собиралась его прервать, — не перебивай, я же ничего у тебя не требую, ни к чему не склоняю и не принуждаю. Я попросил меня выслушать и ты открыла дверь. — Немного подождал, глядя на молчащую меня, уверенную, что я взяла себя в руки и без эмоций улыбнувшуюся и кивнувшую, мол, продолжай. — Так вот, тест. Как я уже сказал, очень простой — нужно всего лишь представить, что человека нет. Что ты с ним уже никогда не встретишься, — в еще расширенных зрачках, будто поглощающих свет, мелькнуло что-то неоднозначное, трудно характеризуемое. Он скользнул взглядом по моей шее, груди, остановился на руках, скрещенных на левом подлокотнике. — Не поговоришь с ним, — голос понизился, когда он взглядом шел по моим пальцам. Немного похолодевшим от дальнейших его слов, — не коснешься. — Он снова посмотрел мне в глаза, закусил губы на мгновение, прежде чем вновь заговорить, — и ничто этого не исправит. Вот просто нет этого человека и всё, он умер, скончался, навсегда. Представляешь себе это и абсолютно все понимаешь. Кто он для тебя, что именно ты к нему испытываешь. На что ты готов ради него. — Голос его понизился фактически до шепота, снова подло проникшего в кровь и оплетая вновь пропустившее удар сердце, когда он сглотнул и произнес, — и если бы ты только шанс мне дала… один блядский шанс, Яскевич.

Вот зачем он пришел. Мне по разному признавались в любви, но впервые вот так. Открыто, глубоко, на обнаженных чувствах. Я совру, если скажу, что у меня не возникло соблазна с учетом обстоятельств — он собрался завязывать с наркотой, отказался от своего окружения и несколько раз сначала намекнул, а потом и в лоб заявил, что хочет отношений. Со мной, которая только недавно Абрамовой заявила по телефону о тоске по ванильке. И все так красиво, что действительно слегка бьет в голову воодушевлением и желанием согласиться, но есть маленький нюанс — он сейчас не только в алкогольном опьянении, беседы у нас уже были, правда, не настолько откровенные, да и с учетом его непостоянства в стремлениях, дальнейшее вполне предсказуемо.

Поэтому, усилием призвав себя к рациональности, склонив голову и улыбнувшись, заключила:

— Вот это тебя накрыло, Матвей Игоревич.

Ланг усмехнулся, долгие секунды глядя мне в глаза, но искомого там не находил. Был бы трезвым…

Потянула за стоп-кран, экстренно останавливая ускорившийся поезд мыслей, прежде чем он приведет к катастрофе.

Матвей, тем временем, глубоко вдохнув, осушил бокал и протяжно выдохнул, глядя в стол.

— Жестокая вы женщина, Екатерина Андреевна. — Ирония слабая, не дозированная, и его мысли явно были далеки от того, чтобы попытаться вывести диалог в другую плоскость, потому что он только что получил отказ. И не собирался скрывать, что почувствовал, — я тебе сейчас скажу еще одну вещь… потому что я пьян и обдолбан, так бы я ни в жизнь не признал, что человек, сказавший те слова, был прав. — Улыбнулся отстраненно. Устало вздохнул и, прицокнув языком, произнес, — так вот, мне как то сказали, что однажды я все-таки полюблю. И это будет больно. — Хмыкнул, отодвигая стакан, и потянувшись за бутылкой. Сделав большой глоток, на выдохе негромко, — не ошиблись.