Соло

— Варя, ты говорила об этом с психологом, — негромко напомнила, снова кивая и не отпуская ее взгляд, — Стокгольмский синдром это патологический механизм адаптации. Он неправильный, но когда у человека нет никакого выхода, психика оберегает себя как может, в том числе и таким путем. Это не значит, что ты поступала плохо, пытаясь прикрыть насильника, это значит, что ты переживала стресс такой силы, что инстинкт самосохранения избрал подобный вариант защититься от него и того что он с тобой делал. — Сделав секундную паузу, расставляя акценты, убедительно произнесла, — ты абсолютно ни в чем не виновата и тебе не надо стыдиться, тебе просто нужна была помощь. — Варя, глядя мне в глаза, немного расслабилась — в немного приподнятых плечах перестало угадываться напряжение, взгляд стал спокойнее и я, вновь стерто полуповторяя ее позу, продолжила, — Нина ведь не стала слушать тебя, правильно?

— Да, она рассказала своим родителям и они пришли к нам домой с милицией. Вернее полицией, тогда милиция еще была. Отчима посадили на тринадцать лет, он умер от пневмонии через семь. Когда его посадили, с мамой отношения окончательно испортились и я уехала жить к бабушке, к папиной маме. Папы на тот момент уже не было в живых, но с бабушкой я всегда поддерживала отношения. Близкими они стали, когда все выплыло наружу. С мамой мы по сей день не общаемся. Я пробовала поговорить с ней несколько раз, но она… как будто я ей совсем чужая.

— А с братьями ты общаешься?

— Тоже нет, — слегка пожала плечом Варя, и одновременно уголок ее губ на краткий миг пошел вниз — сожаление.

— Они знают, что случилось? — добавив участия в интонации, спросила я.

— Не думаю. — Покачала головой Варя.

— Как сложилась твоя жизнь? — поймав ее взгляд, улыбнулась, немного склонив голову в сторону дивана, на котором был ее муж.

Варя тоже улыбнулась и на секунду повернула голову в его сторону.

— После окончания школы я поступила в институт, там познакомилась с будущим мужем. У меня до этого были отношения, но так… несерьезно и… — Варя заметно подбирала слова и замолчала, слегка нахмурившись и глядя в пол.

Снова погружение в трясину, ей сложно и стыдно говорить об этом. И стыдно не потому, что недалеко ее муж.

— С людьми, которые не всегда хорошо к тебе относились. — Завершила я, и она согласно вздохнула. — Это последствия тех отношений, что были в твоем доме. — И потянула ее из трясины, подсказав, — когда ты осознала это?

— Когда познакомилась с Витей. Ну, с мужем, на тот момент будущим, — Варя улыбнулась. Черты ее лица, слегка искаженные напряжением, расправились. — Витя был непонятный для меня и сначала я не хотела с ним общаться. Хорошо, что тогда я обратилась в кризисный центр и работала с Глебом Алексеевичем. Начала понимать, почему я выбирала мужчин, которые плохо ко мне относились, и почему мне Витя кажется странным. Нормальные мужчины для меня были странны, — неловко хохотнула и снова посмотрев на мужа, улыбнувшегося ей в ответ. Она повернулась ко мне, — сейчас у нас все хорошо, мы работаем, у нас подрастают дочка и сын.

Диалог пошел легче, когда Варя рассказывала о своей нынешней жизни, о том, как помог ей пережить и проработать свои проблемы ее супруг. О детях, о которых она говорила с охотой и любовью. В конце, на наш традиционный вопрос, Варя, подчинившись жесту Кати указавшей на нужную камеру, глядя в объектив, произнесла:

— Что пожелать… мне хочется сказать — не молчите. Есть люди, добрые и милосердные, которые обязательно помогут, поддержат и не осудят. Это всегда страшно, это больно и страшно, поэтому об этом нужно рассказывать. Хороших людей больше, чем плохих, я точно это знаю.

После окончания съемки, недолго побеседовав с Варей и Витей, покидающих нас, начали разбор аппаратуры. Мы с Глебом грузили технику в багажник моей машины, пока Катя сдавала студию, и он, запихнув штатив в багажник, сжал мою кисть, когда собиралась закрыть его. Разглядывая блик закатного солнца на золоте на его безымянном, уже предполагая, что он сейчас скажет, глубоко вздохнула. И Глеб, которого я люблю, уважаю и обожаю, но иногда он меня подбешивал излишней проницательностью, произнес:

— Я в который раз замечаю, что ты проецируешь на себя. Кать, меня начинает это тревожить.

— Я не проецирую. — Отрицательно мотнула головой, мягко, но настойчиво высвобождая свою руку и закрывая крышку багажника.

Глеб, стоя рядом со мной, разглядывающей линии обогрева заднего стекла, не стал отвечать, молча ожидая. Внимательно глядя на меня, переваривающую обрушившиеся подавленные эмоции. И я, сдавшись, проговорила: