Соло для оркестра

В тот день ребята меня не дождались и уехали на тренировку одни, ибо пан Польцар начал мне рассказывать ужасно интересные вещи про маэстро Липуччи, у которого в фургоне было два клозета, потому что он был знаменитым пожирателем огня и у него в связи с этим были неприятности с пищеварением. Дело в том, что пан Польцар много лет был циркачом — мирового класса, как он говорил. С разными цирками он объехал всю Европу, и даже в Америке побывал, и в Японии. Он прогуливался по городам, сами названия которых заставляли меня трепетать: Триест, Копенгаген, Рига, Монте-Карло, Флоренция, Эдинбург. И он описывал эти пункты своих цирковых остановок так зажигательно, как будто я сам гулял с ним по этим городам.

Часто он был в этих отдаленных местах один-одинешенек, единственный чех в пестрой международной труппе, потому что в годы своей самой громкой славы он был Тони Полло, как печатали его имя на цирковых афишах, наилучший в Европе и в мире дрессировщик, укротитель диких зверей. Тони Полло первым из дрессировщиков свел в одну группу львов, тигров и пантер. Номера его были эффектны и часто небезопасны. Позднее он перешел на других зверей — дрессировал медведей, шимпанзе, верблюдов и лам. В конце же своей цирковой жизни, вновь под своим именем Антонин Польцар, он ухаживал за животными других укротителей, чистил их и кормил, а под самый конец он ездил с цирком Умберто.

В Гайницу он вернулся после долгих лет, когда умер его брат и пустовавший домишко уже начал ветшать. Несколько месяцев он поднимал и доводил до кондиции свое хозяйство, потому у него и собралась куча строительных материалов.

В гайницкий дом пан Польцар привез с собой свой малый зверинец: ослика, несколько персидских и сиамских кошек, тяжелого, но при этом очень быстрого сенбернара по имени Юмбо. Во дворе бегали в огромном количестве куры, гуси, утки, в клетках теснились кролики. Все это словно чудом бурно размножалось и росло, так что пан Польцар то и дело предлагал односельчанам котят, гусят, кроликов и яйца.

Из-за этого зоопарка на дому никто его особенно не посещал, да, по правде сказать, пан Польцар никого к себе и не звал. Когда мы окончательно утвердились в Гайнице, пани Ганоускова предупредила маму насчет «этого старого дурака», у которого под кроватью, говорят, свились колечком змеи. Скорпионов в карманах пан Польцар явно не носил, это пани Ганоускова сильно преувеличила, я бы это заметил, приглядываясь к нему, пока он у нас работал.

Досказав мне тогда историю маэстро Липуччи, он вышел со мной на улицу и мелкими быстрыми шажками, немного пригнувшись, будто был в цирковой клетке, направился к своему дому.

Мне надо было торопиться, чтобы убежать, пока не вернулась мама; она бы меня еще задержала обычными разговорами о простуде. С тех пор как мы остались с ней одни, мама все боится, как бы чего не случилось, и все время беспокоится обо мне.

Я оседлал своего золотистого «фаворита» и что есть мочи закрутил педали. Я молнией промчался мимо пана Польцара, который прокричал мне вслед: «Держись крепко! Смотри не упади!»

Я гнал велосипед через всю Гайницу в гору, по дороге, зигзагами поднимавшейся к главному шоссе, которое тоже, слегка изгибаясь, шло на подъем и спускалось только к районному центру, точно двадцать пять километров, отрезок, на котором завтра мы будем соревноваться.

Когда мы переехали из Праги, я первым делом осведомился о велосипедной секции, куда принимают и подростков. Все оказалось просто: случайно в ближайшем райцентре была очень приличная команда велосипедистов.

В команде подростков я и познакомился с Вашеком и Ольдой, которые жили в деревнях неподалеку от Гайницы, и вместе с ними стал ездить на тренировки.

Я нагнал ребят вскоре после выезда на главное шоссе, подстроился к ним и, чтобы как-то оправдаться, рассказывал им урывками, когда мы останавливались, про пана Польцара, то есть, собственно, про Тони Полло, но про медаль и про то, что я должен победить, я им, разумеется, не говорил, потому что победить хотели мы все трое.

В ту последнюю тренировку мы не очень-то выкладывались, но все равно вернулись домой уже затемно. Мама, к моему удивлению, особенно меня не ругала, она знала, что на другой день чемпионат, к тому же была пятница, а в пятницу она сидит на почте до восьми часов и очень устает.

— Пан Польцар велел сказать, что в воскресенье займется ванной, — затараторил я, чтобы она не заметила моей мокрой от пота майки.

Бедняжка мама тотчас поддалась на провокацию и с воодушевлением заговорила о том, что́ мы еще с помощью пана Польцара устроим в своем гайницком гнезде, какой это будет образцово-показательный дом, что в нем и не узнаешь старую развалюху.

Она любила говорить о том, что мы сумели сделать, как бы люди в Праге дивились, чего мы с ней можем добиться. «Людьми», в сущности, был всего один человек — мой папа. Он бы и в самом деле дивился, но только на дом, нас бы он и не заметил.