Соло для оркестра

— Да так… — Войта тщетно искал отговорку, — так… просто шел мимо… я по воскресеньям всегда…

— Лазаешь по чужим садам? — перебила она. — Подойди. На пять шагов, ровно на пять.

Он не шелохнулся.

— Ты слышал?

— Слышал. Только мной нельзя командовать, как твоим псом.

— Боже, какие мы важные!

— Если я тебе мешаю, могу и уйти, — сказал Войта, но самому хотелось, чтобы он ей не мешал.

— Подойди ближе, — потребовала она.

Но стоило ему пошевелиться, как пес насторожился. — Придержи собаку.

— Не бойся, — рассмеялась девушка. — Аякс тебя не тронет. — И уточнила: — Если я не захочу.

Войта опустился на пень против шезлонга. Вокруг жужжали пчелы, теплый, напоенный солнцем воздух был пронизан порханьем, круженьем, бликами, и все, что Войта вдыхал, видел и слышал, было насыщено тонизирующим ароматом позднего лета, уже открывавшего на верхушках деревьев первые желтые листья — ранние морщинки на гладком челе. Конец лета уже высылал своих гонцов. Войта сидел против девушки, всеми порами вдыхая эту красоту и печаль, пробивавшиеся наружу откуда-то из глубины, точно слезы разлуки.

— Что с тобой? — спросила она.

Разве об этом расскажешь?

— Ничего, — ответил он.

И тут в пчелиное жужжание, в тонкий жалобный звон насекомых ворвался новый звук — протяжный, волнообразный, пустой и мертвый. Звук, который никак не вязался ни с пчелами, ни с мухами. Далекий, то высоко вздымающийся, то стремительно падающий звук сирены. Он звенел тонко — ведь между садом на холме и городом были еще поле, и луг, и лес, и река.

— Тревога, — сказал Войта, продолжая сидеть. Город был так далеко! Девушка быстро поднялась.

— Беги в подвал.

— Зачем? — Ее страх забавлял Войту. — Здесь? В подвал?

— Не изображай героя, — рассердилась девушка. — По ту сторону, — взмахом руки она показала на вершину холма, — аэродром. Знаешь, что здесь могут натворить пикировщики?

— Еще бы! — Он улыбался, но не вставал. Каким возмужавшим и взрослым чувствовал он себя в эти минуты! И все время улыбался.

— Иди. — Лицо ее сморщилось, точно она вот-вот заплачет.

Но нигде ничего не происходило, только сирена вдали завывала тоненьким голоском, словно совесть времени, которое, казалось, навсегда ее утратило. Город, что был за лесом, ни разу по-настоящему не бомбили, слишком он был незначителен, а этот аэродром по другую сторону холма — да таких аэродромов хоть пруд пруди!

— Если не спустишься со мной в подвал, натравлю на тебя собаку, — сказала она.

Он поднялся и пошел. Впереди девушка, за ней пес, а замыкал шествие Войта. Пес временами на него оглядывался. Девушка не оглядывалась. Она спешила.

В коридоре дома солнечные лучи сменились полутьмой, после хрусткого сухого лета Войту обволокла промозглая сырость — он даже вздрогнул. Как будто подвал начинался сразу же за входной дверью. Не успев толком оглядеться, Войта уже спускался вслед за девушкой и псом в подвал. Девушка свернула направо, потом еще раз направо, и они оказались в каком-то сером подземелье. Пахло картошкой. Оконце под самым потолком снаружи было прикрыто защитным козырьком из бетона. В закутке стояли бидон с водой, ящик с песком, лопата и кирка. На скамье были приготовлены три сложенных клетчатых одеяла.

— Ого, да тут у вас настоящее бомбоубежище! — Взмахом руки Войта обвел помещение.

Ничего не ответив, девушка протянула ему одеяло.

— Зачем? — удивился он.

— Накинь, простудишься. — И сама завернулась в одеяло от подмышек до сандалий.

Пес уселся под оконцем на пустые мешки. Это было его место. Убежищем пользовались.

Войта завернулся в одеяло, но продолжал ворчать:

— Ничего бы не случилось, если бы мы остались на солнце.

— Ты хоть знаешь, что такое бомбежка?

Он замолчал. Они сидели рядышком, на одной скамье, закутанные в одеяла. Вдруг наступила такая тишина, что стало слышно, как дышит собака.

— Ты одна тут живешь? — спросил наконец Войта.

— Нет. Тетя с дядей уехали в Прагу.

Пес чуть посапывал. Летняя сушь раздражала его бронхи.

— Ты здесь на каникулах? — снова спросил Войта.

Девушка кивнула. Она сидела совсем близко, стоило протянуть руку, и можно было обнять ее за плечи. Но Войта не посмел.

— Что они так долго тянут? — произнесла девушка. Носком сандалии она нетерпеливо ковыряла кирпичный пол. Снаружи было тихо, но налет мог начаться каждую минуту.

— Не обращай внимания, — с чистой совестью успокаивал ее Войта. Сам он решительно не обращал на это внимания. Как и все в их семье, он был убежден, что война вот-вот кончится и что они благополучно и в добром здравии дождутся мира. О смерти он не думал. Смерть уже воспринималась им только как справедливое возмездие врагу. — Не бойся, — успокаивал он девушку, как недавно та успокаивала его, когда он испугался овчарки.

— Летит! — Она судорожно вцепилась в скамью — даже суставы пальцев побелели. Словно опасалась, что, если она не будет крепко держаться, скамья под ней опрокинется.

Собака отрывисто залаяла. Она тоже услышала где-то там, на непонятно какой высоте, звенящий звук и подняла нос к сводчатому потолку подвала.