Соло для оркестра

Немец стоял как вкопанный. Только глазами водил туда-сюда — то на первого, то на второго.

— Вот пистолет, — продолжал второй. — Пис-то-лет. А это — патрон. Один. Да, айн. Ты, — показал он на немца, — приставишь пистолет к своей голове и выстрелишь. Паф! Понимаешь? — показывая ему, что нужно делать, он, как мог, помогал себе жестами.

Немец не отвечал ни «да», ни «нет».

— Мой товарищ — там, я — здесь. Если вздумаешь бежать… Понимаешь? Бе-жать… — Второй изобразил, как бегут. — Мой товарищ оттуда, а я отсюда будем стрелять. Понял? Будем шиссен! Та-та-та! Понял?

Первый посмотрел на часы. Было семь.

— Эй, давай поскорей! Время не ждет!

Второй отдал немцу пистолет без патронов. Когда они оба спрятались за мощными стволами деревьев, второй крикнул первому:

— Ты готов?

— Готов! — раздалось в ответ.

Второй бросил немцу один патрон и попал ему в грудь. Отскочив, патрон упал в траву.

Прошло минут пять.

Немец все еще стоял. Стоял не шелохнувшись, словно из-под земли неожиданно выросла сухая, ни к чему не пригодная коряга.

Первый уже начинал злиться.

— Эй, немец, мать твою в гроб, ну долго ты будешь канителиться! — закричал он.

И тут произошло то, чего никто из них не ожидал. Немец вдруг распрямился, стал смотреть куда-то в небо, что-то бормотал и даже снял с головы фуражку. И к их великому удивлению, отбросил пистолет довольно далеко от себя.

Первый остолбенел. У него чуть дыхание не перехватило от злости. И он вскипел:

— Ах ты, трусливая немецкая свинья!!

Потом резко вскинул автомат, и в этот момент второй подумал: ну, сейчас из немца будет решето.

Немец рухнул на колени, по лицу его градом тек пот. Прижав к губам ладони с цепочкой, он ждал конца.

Но выстрелов не последовало.

Первый опустил автомат и виновато произнес:

— Прости, но в безоружного не могу…

— Да чего уж тут, я понимаю, — ответил второй.

Они сделали шага два вперед, подошли к нему ближе и долго смотрели на него как на привидение.

Потом первый нагнулся к нему и тихо спросил:

— Отчего ты такой трус, немец?..

Немец опустил руки и разжал их. Блеснула золотая цепочка с образком святого. Руки дрожали, дрожал образок, и он ответил дрожащим голосом:

— Ich bin Katholik. Ich möglich nicht puf, puf[28].

Первый опять рассвирепел:

— Ах, ты католик!.. Значит, в себя выстрелить ты не можешь, поскольку ты католик, а в наших ребят запросто… Наших-то небось много положил… Говори, положил, сукин ты сын?!

— Оставь его… — буркнул второй и сплюнул.

Внизу шумел поток. Шумел так, будто над лесом летали голуби. Прежде они не замечали этого шума, но теперь внимательно вслушивались, словно речушка нашептывала им что-то на ухо. Второй вдруг остро ощутил свою кровную связь с этой землей и задумался, зачарованный музыкой, которую природа всегда с неизменным мастерством исполняет на одном из своих инструментов. Сейчас этой музыкой было журчанье горной речки, но ею может быть и дуновение ветерка или шелест крыльев. Всегда найдется такое, что притягивает человека к этой земле. И человек сживается с ней. Ибо земля — добра.

Поэтому второй еще раз сказал:

— Оставь его…

Но первый был более крутого нрава.

— Ты им там не мог сказать, чтобы нам дали какого-нибудь неверующего? Католик, католик… Как нам теперь быть?! Пойми, это же приказ!

И второй прошептал:

— То-то и оно. Приказ есть приказ.

Немец смотрел на них молча. Только углубились морщины на его лице — у губ, носа и глаз. И глаза у него стали какие-то другие. Словно выцвели. И губы обесцветились. Будто к ним прилипли листья пересохшей травы. Желтоватой, сморщенной, сухой травы. Немец, не сводя с них глаз, медленно, как бы готовясь к чему-то тайком, поднял кисти рук к вспотевшей шее и так же медленно, почти торжественно, застегнул на ней цепочку.

Закончив свой ритуал, он повернулся к косогору. И вдруг… побежал. Но не направо или налево, а прямо, вверх, по крутому и открытому склону.

— Удирает! — закричал первый.

И, как по команде, раздалась автоматная очередь, ей вторили выстрелы карабина.

Немец резко остановился, выпрямившись во весь рост, потом дернулся, поворачиваясь набок, и стал клониться к земле.

Скатился он почти на то самое место, откуда начал свой бег.

— Слышь, а как его звали? — спросил первый.

Второй тер руками лицо.

— Кажется, Курт… Курт… Не помню точно.

Первый посмотрел на автомат. Облегченно вздохнул.

— Вот и всё. Мы выполнили приказ.

— Да, — кивнул второй, — выполнили.

Когда они шли лесом назад, под их ногами трещал сухой валежник, а в глаза то и дело ударяли пробивавшиеся сквозь ветки деревьев лучи осеннего солнца. К их лицам приливала кровь.

Лес уже кончался, когда второй спросил:

— Слышь, а чего он не бросился влево, в молодой ельник, или направо, вниз, к речке? Зачем он дунул вверх по косогору?

Первый не отвечал. Когда они прошли еще немного, второй опять заговорил:

— Твоя правда. Самое главное, что мы выполнили приказ.

Перевод со словацкого Н. Попова.

Эдуард Петишка ЛЕГЕНДА О СЧАСТЬЕ