Соловьиная песнь (СИ)

— Не интересуют до тех пор, пока не дают взбучку старине Макглойну.

— Он уже не мальчик. Неудивительно, что опыт проиграл молодости, — спокойно ответил Билл, улыбаясь уголками губ.

— Но ты ведь так не считаешь, — начала раздражаться Мэри.

— Его зовут Амстердам. Прямо как город. Ирландец, но родился в Америке. В Нью-Йорке недавно, но уже, как видишь, нажил себе врагов, — Билл кивнул в сторону насупившегося Макглойна, прикладывавшего бутылку к вискам. — Думаю, у парня есть потенциал. Он хорошо показал себя на деле и до этого спас шкуру своего незадачливого дружка, когда они вместе пытались обчистить горящий дом.

— Я бы ему не доверяла, — Мэри со всей серьёзностью посмотрела на Мясника, вспоминая свой кошмар.

— Во-первых, я никому не доверяю, даже тебе, моя птичка. Во-вторых, почему это? Ты что-то знаешь?

Мэри собиралась было вывалить все как есть, но поняла, как глупо будет звучать: «Потому что мне приснилось, как он убивает тебя». Поэтому, посмотрев в сторону, она сказала:

— Нет, ничего особенного. Кроме того, что я как-то раз встречала его у порта. Есть в нем что-то неладное, подозрительное.

— Во всех нас есть что-то подозрительное. И в тебе тоже. Но раз уж малыш Амстердам тебе так не понравился, я буду смотреть… в оба.

Мэри рассмеялась и наклонила голову.

— Я давно не баловалась с ножами.

— Могу тебе это устроить. Приходи вечером к китайцам. Ты знаешь, где моя комната.

И она пришла. В очередной раз.

В такие дни Мэри чувствовала себя на высоте, обладая вниманием Билла. Обладая им. Хотя, кто кем обладал, это был вопрос спорный. Но все же ей было приятно находиться наедине с ним. И, хотя Каттинг неизменно был груб, но в его движениях и словах проскальзывала забота, даже нежность. Мэри задумывалась, любил ли он ее. Ей хотелось в это верить, потому что-то, что владело самой девушкой, было похоже на искреннюю привязанность, духовную и физическую. Билл стал ей отцом, учителем и любовником.

Она то и дело просыпалась ночью в холодном поту, не помня, что заставило ее так испугаться. Тот же сон преследовал Мэри, но больше не был цельным. Она видела лишь отрывки, части, которые уже не складывались в единую картину. Иногда какие-то мелочи изменялись, но суть оставалась той же. Она бежала, глядела в глаза смерти, воплотившейся в лице ирландца с улиц. И, хотя Мэри не особенно задумывалась о возможных истоках столь странного сновидения, Амстердам, с каждым днем становившийся все ближе к предводителю Коренных, лишенный стеснения, нахальный, постоянно вызывал у нее приступы давящей ненависти. Амстердам улыбался ей, иногда даже заговаривал, но она видела в нем врага. Молодой человек вряд ли подозревал, что кто-то осыпает его столь изощренными и многочисленными проклятиями. Самое обидное, что Мэри была совершенно бессильна, безоружна. Она не могла повлиять на Билла так, как влияли другие женщины на своих мужчин. Он не подчинялся ее женским чарам, не хотел слышать намеков, хотя давно уяснил, что Амстердам чем-то не угодил Птичке. И, тем не менее, несмотря на повышенное внимание к этому своему ирландскому мальчишке, за короткое время ставшему чуть ли не правой рукой хозяина Пяти углов, Билл все так же прислушивался к Мэри, не отодвигал ее на второй план. Бедняжка почувствовала себя первым ребенком в семье, обожаемым и любимым, на которого вдруг с небес, принесенный аистом, свалился младшенький. Бывали ведь случаи, что старшие братья или сестры расправлялись с младенцами, душили их во сне, обожженные ревностью. Мэри желала расправиться с самозванцем всеми фибрами своей разгневанной души, но это было почти невозможно. К тому же, Билл наверняка бы узнал об этом проступке и уж точно не погладил бы ее по голове. А меньше всего в этой жизни Мэри хотела потерять его одобрение. Потому, сверля взглядом ирландца, надувая губки, она все же смирилась с тем, как идут дела и твердо решила при первой же возможности без кровопролитий лишить парня доверия Мясника. Она опрокинет на спину этого жука, наслаждаясь видом его уродливого брюха, скрытого блестящим хитиновым панцирем в обычное время.