Соловьиная песнь (СИ)

Восхищение и ужас испытывала Мэри, никогда не встречавшая такой несгибаемой воли в ком-либо еще, никогда не видевшая такого животного обаяния. Уильям Каттинг был мечтой и грозой потаскух. Все знали, как это удобно, вести шашни с тем, кого боялись даже самые отъявленные бандиты, но так же знали, что несколько молодых девушек было найдено в его постели задушенными. Иногда и не в постели. Женщины появлялись в его жизни и исчезали бесследно. Никто не спрашивал, куда. Понятное дело — на тот свет. Мисс Грей не знала большинства этих историй, зачастую излишне приукрашенных и дополненных сочными подробностями, а может и вовсе придуманными, потому что смерть шлюх в принципе была привычным делом, ведь Мэри так и не стала частью криминальной среды, потому не могла воспользоваться информацией, которой владели люди знающие. Но она вряд ли удивилась бы, узнав, что Билл кого-то убил, пусть и во время плотских утех. Она вообще смутно представляла себе сие действо, но знала, что оно есть и именно так появляются дети. Этих познаний было вполне достаточно для леди. Вероятно, даже более, чем достаточно.

Он мог убить и ее, просто так, если верить досужим сплетням, которыми, как ореолом, были окружены все так или иначе значимые люди, но Мэри в последнее время прониклась странным равнодушием к перспективе быть убитой. Умереть ей было не жаль, а вот растерять последние деньги при жизни она боялась куда пуще. Потому она так охотно ввязывалась в авантюры, рисковала, наслаждалась вниманием убийц и воров. А более всего главного негодяя. Ей подсознательно нравилось это ощущение ножа у горла, хождения по краю пропасти. Это была настоящая жизнь, а не существование, которое она влачила до той поры. Раньше Мэри не испытывала никаких чувств, кроме слабого отблеска любви и уважения к родителям. Она не радовалась, не ненавидела, не любила. А сейчас же ее охватывала буря, безумная палитра чувств, открытых так недавно. Словно Ева, сорвавшая запретный плод, она вкусила новых запретных знаний и удовольствий. Одним из этих удовольствий неизменно оставались встречи с Биллом Мясником. Он играл с ней, как кошка с мышкой, но иногда Мэри важно поднимала голову в попытке перехватить инициативу, чем увлекала его еще больше. Он по-прежнему называл ее Птичкой. Она и была птичкой. Вырвавшейся на волю, уязвимой, красивой и своенравной. На свободе ее оперение засверкало всеми цветами радуги. Даже почтенные буржуа заметили эту славную перемену. Говорили, что девочка наконец оклемалась после потери родителей и расцвела.

Для кого-то такая жизнь на два фронта была бы невыносимой, но Мэри наслаждалась собственной двуличностью, не теряя лица в светском обществе и приобретая новое в такой желанной компании Билла.

В экстазе от того, что она заслужила этот взгляд, это суровое одобрение, Мэри направилась домой. Мясник подарил ей нож, особенный нож с красивой резной рукоятью. Сказал, что может пригодиться. Девушка не знала, как ей может пригодиться оружие, но с гордостью приняла дар.

========== Подаренное и украденное ==========

Однажды произошло нечто из ряда вон выходящее. Во дворе скромного именьица Мэри, находящегося в центре города, располагался маленький, но весьма ухоженный садик. Мэри любила сидеть на скамейке среди деревьев и кустарников, вдыхать свежий аромат цветущих растений. В такие минуты она не занималась ничем, кроме умственной деятельности, которая, в сущности, заключалась в пребывании в мире грез и фантазий. Единственная служанка, тетушка Дэйзи, тучная негритянка в летах, знала об этой странности хозяйки и всегда оставляла ее наедине, не решаясь беспокоить даже по срочным делам в минуты бессмысленного и блаженного созерцания красот вымышленного мира. Очаровательное одиночество, ветерок, подзадоривающий неторопливое течение мысли, тень, создаваемая ветвями и яркой, сочной листвой плодоносящих деревьев, все это было незаменимой частью повседневной жизни Мэри, как и визиты в район Пяти улиц, как вечера, которые она проводила в компании богатых и влиятельных людей, все еще считавших ее за удачную партию для юных и не очень кавалеров.

И вот в очередной вечер, когда сумерки уже начали сгущаться над палисадником, сверчки привычно трещали, а воздух стал морознее, Мэри, погруженная в думы, чуть не схлопотала сердечный приступ. Она сидела на своем привычном месте и ненароком взглянула на землю под ногами. Взглянула и ужаснулась. Над ней нависла тень. Мужская фигура в шляпе.

Мэри в оцепенении застыла на лавочке, затем, немного придя в себя, как можно менее заметно наклонилась, нащупала нож, привязанный к левой ноге, а она теперь всегда носила его с собой, зачем — не знала сама. Но вот он и пригодился. Девушка, стараясь не впасть в отчаяние и не запаниковать, собрала свои силы, резко соскочила со скамейки и повернулась лицом к тени. Тень хмыкнула и, обойдя седалище Мэри, с довольным видом уставилась на нож. Зловещим незнакомцем оказался Мясник. Он снял шляпу, ограничившись таким приветствием, и снова нахлобучил ее на голову.