Мэри снова села, с облегчением отметив для себя, что ее остроты не возбудили ненужной злости. Шутить с Биллом — штука рискованная. Он мог рассмеяться, с иронией поаплодировать, а мог и лишить пальца. Да-да, лишить пальца. Мэри видела, как ирландец, недавно осевший в городе, неосторожно отметил, что Билл «цацкается с господами в белых галстучках», намекая на связь Каттинга с главной демократов, Твидом. Местные прекрасно знали, что сенатор одной породы с Биллом, и это было взаимовыгодное сотрудничество коррупционера и бандита. Вот и остался бедняга без пальца.
Мэри оправила юбки, Билл опустился рядом с ней. Она почувствовала непосредственную близость мужчины. Ко всему прочему, он еще и совершенно бесстыдно разглядывал ее, взгляд Билла скользил по губам, по шее, по платью, достаточно смело декольтированному, но ведь она не ждала никого в гости. Мэри намеренно кашлянула, находясь в столь неуютном положении.
— Есть какое-то дело? — обратилась она уже серьезно, всю шутливость как ветром сдуло.
— Какое дело? — удивлённо спросил Билл, театрально вскинув брови.
— По которому Вы пришли сюда, мистер Каттинг.
— Разве нужно дело, чтобы прийти? — с невинностью младенца и хитростью лисы ответил он, словно зашел к сестре по приглашению, дабы проводить ее на вечернюю службу.
— Нет, но… — замялась Мэри, не зная, что думать, что говорить. Ее все больше охватывало леденящее предчувствие, исчезнувшее было ненадолго, и, чем дольше она сидела на одной скамейке с этим человеком, тем больше ощущала себя зайцем в медвежьем капкане. Она крайне редко оставалась с мужчинами наедине и даже для своих юных лет, можно сказать, славилась целомудрием, не позволяя кавалерам нарушать границы приличия. А тут границы приличия не просто были нарушены. Он перелез через ограду, этот нарушитель, и, кажется, был намерен разрушить крепость манер, за которой скрывалась напуганная малютка Мэри. Дома она была совсем другой. Она могла быть дерзкой в компании людей, но тет-а-тет… Нет, к такому жизнь Мэри не готовила. Но все-таки она старалась сохранять спокойствие, не отводить глаз. Несмотря на это видимое спокойствие, можно было заметить, как она нервно перебирает в руках ткань юбки и слишком часто моргает, периодически переводя взгляд вниз. И Билл, конечно, все это заметил, не давая себя обмануть этой нелепой маске притворной смелости.
— Не узнаю свою Птичку, — сказал он. — Боишься меня? Зачем? Разве я похож на убийцу хорошеньких леди?
Билл разочарованно посмотрел на Мэри, большим пальцем приподнял подбородок девушки, чтобы она смотрела прямо на него. Мэри вздрогнула от этого прикосновения. Он ее еще не трогал. Ни в плохом смысле, ни в хорошем. Дистанция нарушилась, все нарушилось. Колокола ее души били тревогу. Мэри ощутила, как к страху примешивается какое-то странное удовольствие. Она любила риск, так почему перестала любить сейчас? Неужели эта встреча один на один убила в ней дерзость, которую она, по всей видимости, придумала сама, которую она культивировала в себе так долго, веря в правдивость этой стороны своей натуры. И теперь все исчезло? Выходит, она все это время была овцой, нацепившей на себя шкуру волка? И ее истинная сущность как раз боязлива, робка. Смущенная дева, а не амазонка. Нет, хватит. Хватит, решила она про себя. Такие мысли больно били по ее тщеславию, которым она дорожила.
— Не боюсь, — сказала Мэри твердо, возвратив самообладание, перестала ковырять платье. Адреналин завладел ею.
Она вот только не могла понять, какого цвета глаза у Билла. Вроде бы зеленые, но сейчас, в приглушенном освещении будто бы металлически-серые, а голубой стеклянный глаз путал еще больше. Какого черта ее вообще волнуют глаза Билла? Бойся рук, бойся этих сильных жилистых рук, наверняка задушивших не одного человека.
— Что ж, хорошо. Я принес кое-что занятное, — Билл опустил руку в карман пальто и вытащил что-то сверкающее, оказавшееся изящным ожерельем, инкрустированным маленькими, но идеально ровными белыми жемчужинками.
— Откуда? — спросила Мэри, насторожившись.
— Очевидно, сорвал его с дряхлой старушенции. Или украл у мертвой? Какого же ты обо мне мнения, Птичка? Это колье не запачкано ничьей кровью. В его добыче участвовал только мой кошелек.