Соловьиная песнь (СИ)

Негритянка поняла, что это была настоящая любовь, такая короткая, оборванная фатальным случаем. Впрочем, она знала, каким именно случаем. Даже Дэйзи, не так уж часто бывавшая в людях, выходила за покупками или по другим делам, слышала байки, ходившие по всему городу, про Билла Мясника, держащего в страхе всю округу. Да, она сопоставила все только сейчас. Глупая, глупая Дэйзи. Сейчас у нее не было злости на себя или умершего за погубленную судьбу юной леди. Она лишь надеялась, что при жизни Уильям был добр к ней, что Мэри потеряла все не ради того, чтобы недолго побыть игрушкой бандита. И, глядя на малышку Грей, Дэйзи понимала, что, похоже, все так и было. Она знала свою хозяйку, хорошо знала.

Наконец, когда уж солнце зашло за горизонт, Мэри встала, утерев оставшиеся слезы грязными от земли руками. Она посмотрела на природу вокруг совершенно другими глазами.

— Верно, сейчас закат, — обратилась девушка к себе и к окружающему ее дню. — Но солнце каждый раз возвращается, наступает заря, светлая и безбрежная, хранящая память о прошедшей ночи, — сказала она с предельной ясностью в голосе, так вдохновенно, будто эти слова некто вложил в ее уста, что Дэйзи, ошеломленная резкой переменой в девушке, посмотрела на нее так удивленно, точно мертвец только что воскрес из могилы. Она привыкла видеть скорбь: короткую, длинную ли, но чтобы из беспробудной тоски человек выходил спокойным, подобным самому Богу, было поразительно. И тогда Мэри обратила свой взор к ней.

— Простите меня, тетушка. Мне нужно было время попрощаться. Это надгробье не пойдет. Мы закажем другое. Я напишу там эпитафию, сама. Люди, зашедшие сюда, должны знать, кто здесь похоронен. И… надо поправить могилу священника Валлона. Я думаю, это будет справедливо. Временами, когда мне было совсем плохо, не знаю, сколько дней я так пролежала, я помышляла убить Амстердама, видела во сне, как душа покидает его тело. Его вина в том, что я потеряла Билла. И Дженни, ее тоже. Но сейчас я понимаю, что это просто нелепо. Его… его не вернешь. А ведь все было честно. И я, может быть, даже поблагодарила бы его за это, — Мэри указала на сколоченное надгробье, — но, Боже, у меня нет сил видеть их лица. Я могу не сдержать себя. Слишком много злобы во мне копилось. Еще, Дэйзи, знаешь, мне нужно оставить НьюЙорк. Возможно, навсегда. Я знаю, мне будет больно уезжать, но еще больнее будет остаться. Ты ведь поедешь со мной? Куда-нибудь? Может быть, в Британию к родне? Там живет сестра отца, она, кажется, хорошо ко мне относится.

— Мисс Мэри, подождите, пожалуйста. У меня ведь завтра поезд.

— Поезд? — гулко удивилась девушка.

— Да, Вы ведь сами говорили мне уходить. И потом, несколько недель назад я говорила Вам об этом. Вы тогда на все отвечали «да» и «хорошо». А потом, когда я решила уточнить, что Вы все слышали, Вы сказали: «Езжай, куда хочешь, мне плевать». Вот я и решила, что поеду в Вашингтон. Я слышала, там могли остаться мои родственники. Может быть, куплю себе домик, заживу, как человек. Президент ведь любит нас, негров. Он не хочет, чтобы мы были рабами. Я все это время копила деньги, но не хотела покидать Вас, но Вы стали так беспощадны ко мне, я и решила… простите…

Мэри, пораженная до глубины души и самой новостью, и пониманием того, как же жестоко она обращалась со старой Дэйзи, пока была увлечена своей двойной жизнью, вдруг смутилась. Ей стало стыдно до глубины души и, поддавшись душевному порыву, она заключила няню в крепкие объятия. Та даже обомлела, не решаясь пошевелиться.

— Это ты прости меня. Я вела себя недостойно и столько раз обижала тебя за зря.

— Что Вы, что Вы, мисс Мэри… Ой, я, простите, расплакалась, как старый крокодил. Я уж не ждала от Вас такого. Если хотите, я никуда не поеду. Останусь с Вами или уедем, куда там…

— Нет, — твердо ответила девушка, обернувшись, посмотрев на реку, чтобы не встречаться взглядом с Дэйзи, не показывать, как тяжело даются ей эти слова. — Я слишком долго использовала тебя, как вещь, хотя и называла служанкой. У тебя есть право на свою жизнь. Ты очень много сделала для меня и моей семьи, тетушка. И я никогда этого не забуду, однако, я больше не могу держать тебя. Поезжай в Вашингтон, все, о чем я могу просить, иногда пиши мне с чьей-нибудь помощью, чтобы я знала, что дела твои идут хорошо. А я как-нибудь справлюсь.

— Господи, мисс Грей! — на сей раз всерьез разрыдалась Дэйзи, шмыгая носом в плечо черного траурного платья, а преисполненная какой-то жизненной силой девушка стояла стойко, не проронив и слезинки, лишь улыбалась и рукой поддерживала своего самого преданного друга. Да что уж, единственного.