Сомнамбула

– Я занимаюсь розыском по убийству господина Квицинского, сотрудника охранного отделения, – сразу начал Ванзаров с главного. – Три дня назад, вечером 28 октября, его утопили в Екатерининском канале. До этого Квицинский договорился с вами о сеансе гипноза над мадемуазель Крашевской, которую содержат в крепости. Сеанс провели вчера, на нем Крашевская сообщила, что в моей квартире спрятано нечто важное.

Доктор выслушал так, будто ему прочитали распоряжение градоначальника из газеты «Санкт-Петербургские ведомости», до которого никому нет дела.

– Это все, что желаете узнать?

– Почти, – ответил Ванзаров. – Мне крайне интересно, по какой причине наняли бывшего филера Почтового следить за мной и как это связано с происходящими событиями, о которых вам наверняка известно. Вы же ученик профессора Тихомирова?

– Понимаю ваш интерес, понимаю, – сказал Охчинский так печально, будто приговаривал себя к каторге. – Конечно, я все расскажу и отвечу на все вопросы… Это так странно, что я сам не до конца понимаю происходящие события… Поверьте мне, ничего не скрою… Только не будете возражать, если заодно перекусим чаем с бутербродами? День сегодня выдался тяжелый…

Кажется, доктор не собирался бежать через окно. Ванзаров не возражал. Охчинский позвонил в колокольчик. В кабинет заглянула пожилая сестра милосердия.

– Клавдия Митрофановна, не затруднит принести нам с господином Ванзаровым чаю с закуской? – попросил он.

Сестра обещала принести с кухни сию минуту, самовар уже готов. И действительно, вернулась с подносом так быстро, как не подают в хорошем трактире. Ванзаров взглянул на тарелку и проглотил голодную слюну. Бутерброды с колбасой, нарезанной щедрыми кусками, казались аппетитными, как в детстве, возбуждая желание впиться в них зубами. От чая пахло травяным сбором, что для больницы естественно. Доктор пригласил угощаться, сам взял чашку и бутерброд, откусил и принялся жевать, чавкая и сопя. Допрос с бутербродами был несколько необычен, но, учитывая место и подозреваемого, можно было считать нормальным. Ванзаров поддался искушению, отхлебнул ароматный настой и принялся за бутерброд.

– Признаться, давно ждал, что придете ко мне с расспросами, – проговорил Охчинский с набитым ртом. – История эта столь странная, что не знаю, как к ней и подступиться. Боюсь, не поверите, если начну рассказывать, как было на самом деле. Честное слово, не поверите, Родион Георгиевич…

– Начните, там видно будет. – Ванзаров бесстыдно наслаждался вкусом бутерброда.

– Конечно, конечно, теперь уже скрывать нечего, – отвечал доктор, отставляя чашку и стряхивая крошки с пальцев. – Так вы, значит, сыщик?

– Служу в сыскной полиции, – ответил Ванзаров, ощущая, как нега наполняет его тело и душу, отчего хочется закрыть глаза и предаться покою. Как он устал…

– Это хорошо… Расследуете убийство Квитнянского?

– Квицинского, – поправил Ванзаров.

Усталость вдруг накрыла, он встряхнул головой.

Усталость укутывала, веки тяжелели…

– Да, вы правы, Квицинский… Убит, значит… Как это ужасно…

– Что он хотел от вас? – спросил Ванзаров и не смог удержать чашку.

Рука стала тяжелой, глаза окончательно слипались. Он еще попытался встать, но тело обросло чугуном, тянуло назад.

– Сейчас я вам все расскажу. – Охчинский снова позвонил в колокольчик. – Как вы себя чувствуете, Родион Георгиевич?

Он понял, что упустил из-за бутербродов, как же упустил…

– Откуда вам… Известно мое имя и отчество… я вам не говорил…

– Не волнуйтесь так, все хорошо.

Дверь скрипнула.

С трудом Ванзаров повернул голову, которая не хотела слушаться. И сам он как будто превратился в плюшевую игрушку, которую приятно мять, такая она теплая и домашняя. В дверном проеме виднелись люди, одетые в белые одежды санитаров.

Ванзаров боролся, Ванзаров пытался встать, но было поздно.

– Я… чинов…ник… сыс…кной… поли…ции… – все-таки выговорил он.

– Разумеется, мне известно, – ответил доктор и сделал знак санитарам.

64

Офицерская, 28

– Куда ты, шалая! – только и успел крикнуть старик Марко.

Рады и след простыл.

Выскочила из «Аркадии» нараспашку, успела сбросить монисто и цыганское платье, нацепила свое серенькое, неприхваченные волосы разлетались черными крыльями. Извозчики, поджидавшие богатых клиентов ресторана, везти отказывались. Рада пугать не стала, показала трешку. До Офицерской – тройная цена. Один «ванька» соблазнился…

Полетели с ветерком по пустому городу.

Пристав только собрался отметить наступление вечера, который нес покой его измученной душе, когда в кабинет ворвался вихрь. От неожиданности Вильчевский дернул рукой, выплеснув особый чаек на форменный кафтан.

– Да что ж ты будешь делать! – вскричал он, затирая носовым платком пятно. – Кто впустил?

– Кто же меня остановит? – сказала Рада, приближаясь к столу. – Не бойся, дело к тебе важное…

Не сказать, чтобы пристав сильно испугался явления цыганки темной порой. Так, в самую малость, защемило сердечко. Все-таки детский страх не репей, запросто не вырвешь.