Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

На какое-то время, кажется, слово Weltpolitik попало в резонанс с настроениями немецкого среднего класса и националистически ориентированной влиятельной прессы. Это слово нашло отклик, потому что оно объединило в себе множество устремлений того времени. Weltpolitik означал стремление к расширению внешних экспортных рынков (в период замедления роста экспорта); оно означало избавление от ограничений континентальной системы альянсов для деятельности на широкой мировой арене. Оно выражало аппетит к подлинно национальным проектам, которые помогли бы объединить разрозненные регионы Германской империи, и отражало почти всеобщую убежденность в том, что Германии, опоздавшей на имперский праздник, придется наверстывать упущенное, если она хочет заработать уважение других великих держав. Тем не менее, хотя это и означало всё это, Weltpolitik как термин так и не приобрел устойчивого или точного значения[454]. Даже Бернгард фон Бюлов, которому многие приписывают установление Weltpolitik в качестве руководящего принципа немецкой внешней политики, так и не дал окончательного объяснения того, что это должно было означать. Его противоречивые высказывания на эту тему позволяют предположить, что это было не более чем старой политикой «свободы рук» с большим флотом и более агрессивными мотивами военных маршей. «Мы должны следовать Weltpolitik, – сердито замечал в своем дневнике в январе 1900 года бывший начальник Генерального штаба генерал Альфред фон Вальдерзее. – Если бы я только знал, что это должно означать»[455].

Конкретные достижения Weltpolitik после 1897 года были относительно скромными, особенно если сравнивать их с имперскими грабежами Соединенных Штатов в те же годы: в то время как Германия обеспечила себе Марианские и Каролинские острова, часть Самоа и небольшой плацдарм в Цзяо-Чжоу на побережье Китая, Соединенные Штаты вели войну против Испании из-за Кубы и в процессе приобрели Филиппины, Пуэрто-Рико и Гуам в 1898 году, официально оформили владение Гавайями в том же году, вели чудовищную колониальную войну на Филиппинах (1899–1902) стоившую жизни от полумиллиона до 750 000 филиппинцев; приобрели некоторые из островов Самоа в 1899 году и впоследствии под защитой Зоны канала, находящейся под их собственным контролем, построили канал через Центральноамериканский перешеек в соответствии с утверждением Государственного секретаря США о том, что канал обладал «практическим суверенитетом» в Южной Америке[456]. Когда Бюлов в торжествующем тоне писал кайзеру Вильгельму II, что «это достижение побудит людей и флот следовать за Вашим Величеством дальше по пути, ведущему к мировой мощи, величию и вечной славе», он имел в виду приобретение Германией экономически и стратегически бесполезных Каролинских островов![457] Неудивительно, что некоторые историки пришли к выводу, что немецкая Weltpolitik была разработана, прежде всего, с учетом внутренних потребностей: как средство укрепить национальную солидарность, нагрузить национальный парламент долгосрочными бюджетными обязательствами, заглушить апелляции к оппозиционным политическим взглядам, таким как социал-демократические. И, таким образом, укрепить господство существующих промышленных и политических элит[458].

Возможно, самым примечательным недостатком немецкой политики в 1900-х годах была неспособность увидеть, насколько быстро международная обстановка менялась не в пользу Германии. Политические деятели в Берлине в первые годы двадцатого века сохраняли уверенность в том, что глобальная напряженность между Британской империей и Россией будет по-прежнему гарантировать Германии определенную свободу маневра. В краткосрочной перспективе они сосредоточились на поддержании хороших отношений с Санкт-Петербургом. Они считали, что в долгосрочной перспективе бремя противостояния России и рост немецкого флота заставят Британию искать лучших отношений с Берлином.

Великий поворотный момент?