Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

В краткосрочной перспективе это впечатляющее упражнение в политике театральных жестов имело большой успех. Высадка вызвала гневное возмущение во Франции, но британцы не выказали желания вмешиваться, и после фазы взаимных угроз и балансирования на грани войны французское правительство решило продолжить мирное урегулирование. Теофиль Делькассе был отправлен в отставку, а его политика провокаций была временно дискредитирована. Его обязанности взял на себя новый и неопытный премьер-министр Франции Морис Рувье, предложивший двусторонние переговоры о будущем Марокко. Но немцы неразумно попытались, как мы теперь ретроспективно можем заключить, воспользоваться обретенной инициативой, отклонив предложение Рувье и настаивая вместо этого на разрешении спора на международной конференции, как того требует договор 1881 года. В конечном итоге их требование было удовлетворено, но триумф Германии оказался недолгим. На конференции, созванной в испанском портовом городе Альхесирас в январе 1906 года, квазинезависимость Марокко была подтверждена в общих чертах, но немецкие переговорщики не смогли заручиться какой-либо поддержкой своих предложений относительно интернационализации марокканской полиции и финансовых учреждений со стороны других великих держав (за исключением австрийцев). Великобритания, Италия и Испания, которые были фактически куплены за счет компенсационных сделок, и Россия, которой в обмен на поддержку был обещан дополнительный французский заем, твердо встали на сторону Франции. Российские делегаты отправились в Альхесирас с указанием «энергично» поддерживать каждое французское предложение[468]. Бесполезность Тройственного союза стала очевидной для всех. Грубой ошибкой было, как выяснилось, искать многостороннего решения вопроса, который Франция уже решила на взаимной основе с большинством заинтересованных держав. Немецкие политики совершили непростительную ошибку. 5 апреля 1906 года канцлер Бернгард фон Бюлов, главный архитектор немецкой политики в Марокко, после выступления в рейхстаге с речью о результатах Альхесираса побледнел и рухнул на пол. Он окончательно оправился лишь к октябрю[469].

Таким образом, усилия правительства Германии по преодолению германской изоляции потерпели сокрушительный провал как на восточном, так и на западном фронте. Англо-французская Антанта скорее укрепилась, чем была ослаблена немецкой провокацией в Марокко[470]. Сложившиеся, казалось бы, для Германии в результате Русско-японской войны возможности на востоке также оказались иллюзорными. Восточный вариант был снят с рассмотрения летом 1907 года на обозримое будущее, когда Великобритания и Россия подписали конвенцию, разрешающую все их споры по Персии, Афганистану и Тибету.

Конвенция 1907 года заключена не из страха перед Германией или из-за враждебности к ней. Скорее наоборот: поскольку Россия представляла для Британии существенно большую угрозу в более широком диапазоне уязвимых мест, Россию нужно было умиротворять, а Германии – противостоять. Эта логика в британском подходе к сближению с Россией была доминирующей еще до начала века, и она оставалась в силе после подписания Конвенции. В марте 1909 года сэр Чарльз Хардинг лаконично сформулировал ее. «У нас нет нерешенных споров с Германией, кроме вопроса о конкуренции в строительстве флота, – сказал он сэру Артуру Николсону, который вскоре станет его преемником, – в то время как все наше будущее в Азии связано с поддержанием лучших и самых дружественных отношений с Россией. Мы не можем позволить себе каким-либо образом жертвовать нашим соглашением с Россией, даже ради сокращения расходов на военно-морскую программу»[471]. То же самое можно сказать и о влиятельных российских политиках, которые согласились с положениями Конвенции: для них это не было политикой, направленной против Германии, а скорее шаг в сторону политики сдерживания, призванной обеспечить передышку либо для внутренней консолидации, либо (в зависимости от того, кого вы спрашивали) большей свободы внешних действий. Особый интерес вызывала возможность увязать сделку по Персии с перспективой британской поддержки в борьбе за доступ России к проливам. Для Извольского и его посла в Лондоне графа Бенкендорфа вопрос о проливах был «стержнем Конвенции» и ключом к обеспечению возможности благоприятного для России пересмотра прав доступа к проливам «когда настанет время» в ближайшем будущем[472].