Сон Бодлера

Но Лафорг идет дальше, испытывая саму ткань стиха: превосходная степень у Бодлера, блестящая, на его взгляд, натяжка, которая повергла бы в дрожь Ламартина и на которую не решился бы даже Гюго. «Совершенно в духе янки — его очень перед прилагательными»^{959}. Столь же в духе янки «претящие пейзажи»^{960} и сравнения, «из которых лезут наружу провода и набивка»^{961}. Все это освобождает стих от декламаторской позы. Конечная цель? «Сочинять отстраненные — короткие — стихи без темы, достойной внимания (не как другие, что пишут сонет, чтобы рассказать о чем-либо в поэтической форме, изложить мысль и так далее), неясные, без повода, подобные взмаху веера, мимолетные и неоднозначные, прочтя которые обыватель скажет: „И что?..“»^{962} «Американизм» мог пригодиться в этом более чем радикальном описании того, к чему тяготела поэзия Бодлера и чему лишь в отдельных чертах соответствуют «Цветы зла». Если не принимать в расчет скрытую цель книги.

Вопреки словарям, «декаданс» — немецкое слово; по крайней мере, исчерпывающий смысл оно приобретает лишь после пересадки в немецкую прозу. Именно это и случилось, когда Ницше в 1883 году встретил это слово в эссе Поля Бурже о Бодлере. Обнаружив определение «декаданса»^{963}, он обеспечил ему долгую жизнь даже после того, как сам Бурже, если и остался у кого-то в памяти, то исключительно как автор дамских романов. «Стиль декаданса начинается там, где единство книги распадается, чтобы уступить место независимости страницы, где страница распадается, чтобы уступить место независимости фразы, а фраза — чтобы уступить место независимости слова»^{964}. С тех пор Ницше, тенденциозно заменив «декаданс» на немецкое «Verfall»[179], заставил его звучать наваждением в своем «Ecce Homo». Хотя уже в 1886 году, в письме Карлу Фуксу, Ницше писал: «Но это же декаданс (думаю, нам обоим очевидно, что это слово призвано не клеймить, а лишь характеризовать)» ^{965}.

Примечательный переход. Бурже определил понятие «декаданса»^{966}, думая о Бодлере; Ницше воспринял его главным образом применительно к Вагнеру. Бодлер же представлялся ему единственным, кто способен постичь Вагнера до конца. «Я задавался вопросом, существовал ли когда-нибудь кто-либо, кто был бы достаточно современным, болезненным, многоликим и помешанным, чтобы заявить о своей готовности понять Вагнера? В лучшем случае, во Франции: Шарль Бодлер, к примеру»^{967}. Между тем слова Бурже относились именно к Вагнеру: «Стиль декаданса у Вагнера: отдельная фраза суверенна, иерархия и порядок случайны». Бурже, с. 25 [именно на 25-й странице «Очерков современной психологии» Бурже поместил пассаж о «стиле декаданса»^{968}]. Но в письме Фуксу смысл «декаданса» в приложении к Вагнеру более развернут: «Вагнеровское понятие „бесконечная мелодия“ наилучшим образом выражает заключенную здесь опасность порчи инстинкта и сопутствующую этому благую веру, подкрепленную чистой совестью. Ритмическая двусмысленность, когда ты уже не знаешь и знать не должен, хвост перед тобой или голова, — это, без сомнения, такое художественное средство, с помощью которого можно добиться удивительного эффекта. Особенно богат этим „Тристан“. Тем не менее как явление, симптоматичное для искусства в целом, он служит и останется символом разрушения. Часть начинает властвовать над целым, фраза — над мелодией, мгновение — над временем (в том числе и темпом), пафос — над этосом (характером, стилем — называйте это как хотите), в конечном счете, и эспри — над „смыслом“»^{969}. Этими словами Ницше предвосхитил решающий момент «Казуса Вагнера» — возможно, самый важный, если конечная цель — понять Вагнера, а не осудить его. «Достоин удивления и симпатии Вагнер лишь в изобретении мелочей, в измышлении деталей, — мы будем вполне правы, провозгласив его мастером первого ранга в этом, нашим величайшим миниатюристом музыки, втискивающим в самое маленькое пространство бесконечный смысл и сладость»^{970}. Здесь Ницше допускает, что, несмотря на присутствующий «стиль декаданса [Verfall]», в творчестве Вагнера существовал «бесконечный смысл»[180].

В 1881 году, когда Бурже опубликовал свое эссе о Бодлере, слово «декаданс» еще не превратилось в рефрен эпохи. Бурже пожелал отметить это особым комментарием, как только эссе было помещено в сборнике: «Написано в 1881 году, до того как теория „декаданса“ стала девизом школы»^{971}. Конечно, теория была не бог весть какая, если не считать абзац насчет независимости части от целого. Лишь у Ницше «декаданс» станет одной из связующих нитей-нервов грандиозной философской системы.