Сон девятый

Коррант оглядел суетящийся в рутинной гонке Большой Рыбной Заготовки — именно так, все слова заглавные — многоголосый разноцветный берег и усмехнулся. Да, не то место выбрал для своих… упражнений «молодой да ранний». Здесь у него шансов нет. Взрослые всё понимают и на такую чепуху не поведутся, даже просто не пустят в свою компанию, а подходящие по возрасту… автолихач не вылезает из воды, осваивая придонные мордушки, Гард занят генератором и, ну, там и Рыжий, и Тихоня, да, у мальчишки явно тут свой опыт есть, у прежнего хозяина, конечно, мог многое узнать и понять, сообразил же сразу и куда идёт разговор и как вывести из него, не вызвав подозрений, а остальные — мелюзга и тоже под присмотром. Так что… влепят паршивцу незачёт по теме «работа с населением», а дурака и в Храме бьют.

Подошёл знакомый управляющий и, встав рядом, закурил. Коррант кивком ответил на безмолвное приветствие и также достал сигареты.

— Повезло с погодой.

— Да, совсем не плохо

— Много заготовили?

— Лимит уже выбрали, а ещё двое суток на мелочь. У вас?

— Так же. Но большой ночной больше не будет.

— Да, так и на жеребьёвке предупреждали, что одна на декаду. У вас кто пряности в букет собирал? Очень своеобразный запах.

— Бабы на кухне, есть там у меня одна… экспериментаторша.

— И наверняка совсем девчонка, — понимающе усмехнулся управляющий. — Старухи консервативны.

— Да вы правы. Мгновение… — Коррант оглядел берег уже внимательнее и крикнул: — Тихоня!

— Да, хозяин! — сразу откликнулся, подбегая, молодой полуголый черноволосый раб.

— Беги к Большухе, возьми там, что от малушиного мешочка осталось и бегом сюда.

— Да, хозяин, слушаюсь, хозяин. И Тихоня мгновенно исчез.

— Ваш бастард? — негромко с непонятной интонацией не то удивления, не то осуждения спросил управляющий, провожая взглядом бросившегося выполнять приказ раба.

— Нет, в Аргате шёл в придачу к машине, — честно ответил Коррант. — Смотрится, да, чистокровным. Новый понимающий кивок.

— Что сброшено, уже не подберёшь. Старая мудрость. Хотя сейчас многие начали искать и выкупать. Своя кровь всё-таки и в ошейнике… своя.

— Но это как вырастишь, — возразил Коррант. — Нет худшего кровника, чем обиженный родич. Тоже давно известно.

— Кровные узы только кожаный ошейник разрежет, — поддержал управляющий. — Да, кого припекает, так Королевскую Долину. Но… она далеко.

— От неё чем дальше, тем лучше, — согласился Коррант.

Подбежал Тихоня с маленьким полотняным мешочком, издающим терпкий приятный запах.

— Вот, хозяин. Коррант забрал мешочек и коротким взмахом руки отпустил раба.

— Держите, — он отдал мешочек собеседнику. — Букет действительно интересный.

Запасы он как раз утром пересматривал, тот мешочек был заметно больше, а, значит, Большуха, сразу обо всём догадавшись, не отдала, а отсыпала, ну, на то она и старшая по хозяйству, чтобы всё сразу понимать и устраивать наилучшим образом.

День за днём и ночь за ночью. Да, такого у него ещё в жизни не было, и, как догадывался Гаор, вряд ли ещё будет. Его сдавать в аренду на чужие ловли, как Тумака, не станут, такая уж у него работа, не Тихоню же вместо него в рейсы отправлять. Хотя ничего малец, выправился, приняли его, а что многого не знает да не умеет, так «галчонку» снисхождение сделают. И интересные вещи у ночных костров да на общей вязке сетей можно услышать. Не просто пайки да выдачи увеличили, а в обычаях прижимать меньше стали. Да хоть с теми же песнями. Раньше вовсе запрещали, а теперь пойте, но чтоб слова понятными были.

— Это как?

— Да хоть «Вечерний звон».

— Да уж, и сердечно, и…

— То-то же.

— А по-нашенски…

— В лес уйди, там и голоси.

— А наш никаким не препятствует.

— Ну да, потому как понимает.

К удивлению Гаора, Тихоня оказался неплохим певцом и знатоком многих песен. Не нашенских, понятно — да ты сам подумай, откуда галчонку нашенское знать, память-то, вон, говорят, выжигают им, ох, матери набольшие, ужас-то какой, это чтоб мамку забыл, ну да — а ихних, но тоже, сердечных. И его пение охотно поддерживали, запоминая с голоса и слова, и мелодию, сразу переходя на многоголосие. Господа с хозяевами — управляющие и усадебники — не препятствовали и не вмешивались, у них свои костры и свои разговоры.

Гард так уматывался за день, что, едва дойдя до навеса, плюхался на спальный мешок и засыпал, даже не успев раздеться и заползти внутрь. А просыпался уже почему-то лёжа, как положено. А вот кто его раздел, да уложил… ну, никак не вспомнить, да опять же не до воспоминаний. Уже обратная укладка началась. А Рыжего отец отправил чем-то там помочь в гараже у местного управляющего, а их — ни его, ни Тихоню — не пустил.

— Отец… И в ответ, даже не дав договорить, неожиданно жёсткое:

— Будь на глазах.

Гард не сразу, но сообразил, что это из-за того… говоруна, вон же, бродит, ищет, с кем поболтать, а всем не до него, у всех дел невпроворот.