Сон Ястреба

За пару дней они добрались до верховьев Ветлуги. Небольшие лесные городки встречались здесь часто. Племена, что сплотились вокруг марийского князя, более не намеревались отступать. Люди селились по несколько семей рядом и обводили жилища стенами.

Князь, следуя впереди чародеев, набирал добровольцев для налёта на соляные промыслы. Его силы росли, а лесные крепости пустели.

В одном из таких полупустых городков, Сокол расспросил о Юзуре. Всё что он знал о колдуне – его имя. Оно было первым в цепочке, принёсшей весть о смерти Кугурака. И только Юзур мог привести Сокола на могилу Вараша.

– Есть такой карт, – ответили ему. – В лесу живёт. Будьте осторожны. Странный он человек.

Странный – не то слово. Колдун больше напоминал дерево, чем человека. Такой себе мыслящий дуб. Сидел, замерев на лавке в своей берлоге, молчал, ничего не ел и даже, как показалось Мене, дышал без особой охоты.

Юзур сперва не хотел говорить вовсе, потом не желал показывать место, утверждая, что беспокоить мертвеца опасно. Но Сокол нажал и карт сдался.

Провожать гостей он наотрез отказался, но объяснил доходчиво, как найти пещеру, в которой похоронен Вараш.

***

Один из речных утёсов выделялся среди рыхлых сородичей надёжной каменной основой. С воды гора казалась сплошной, но стоило подняться чуть выше, как взору открывался вход. Тёмная дыра среди скал походила на пасть чудовища. Одного жуткого вида было достаточно, чтобы остеречь любопытных от желания заглянуть внутрь. Но, конечно, Вараш не полагался только на вид. Колдовские ловушки окружали пещеру и усыпали склоны. Соколу с Меной пришлось попетлять, чтобы добраться до порога.

Некоторое время они стояли у входа, не решаясь войти.

– Как переводится на русский язык его имя? – спросила вдруг Мена.

– Ястреб, – ответил Сокол.

– Угу… вы, видимо, всех колдунов по птицам называете… а тогда скажи мне вот что… нет, правда, всегда хотела узнать. Как звучит на лесном наречии твоё имя?

Сокол усмехнулся.

– Я могу сказать, как зовут лесные народы сокола-птицу. Но моё имя изначально было таким, какое есть. Хотя бывает, его пытаются перекладывать на свой лад те, кто плохо знает меня.

– Ты хочешь сказать, что с рождения звался именно Соколом? Как такое случилось?

– Многие народы связывают имя человека с его судьбой. И мои родичи не исключение. У нас принято, чтобы новорождённый сам называл себя. Тогда ему некого будет винить за имя, а значит, и за судьбу.

– Вы ждёте, когда он начнёт говорить? – предположила Мена.

– Тогда бы всех звали мамами, – улыбнулся Сокол. – Нет, всё куда проще, и не надо ждать так долго. Карт шлёпает новорождённого, а когда тот начинает орать – кладёт его на пень, если лето, или на стол, когда холодно, и принимается зачитывать перечень имён. У нас их тысячи. Хватит на несколько часов быстрого чтения. На каком имени малыш перестаёт плакать, то, стало быть, и его.

– Прелестно! – девушка даже причмокнула, будто попробовала обычай на вкус. – И умно, кстати. Однако я не пойму, какое это имеет отношение к твоему русскому прозвищу.

– Так вот, слушай. Когда я родился, карта поблизости не оказалось, а родня по обычаю не может сама предлагать имена ребёнку. Она, родня я имею в виду, слишком заинтересована в хорошей для чада судьбе, и нарекающий человек начинает мяться, путаться в паре дюжин известных «сильных» имён, повторяться. На самом деле это вовсе не так уж и просто, перечислять тысячи имён без запинки. Ну, так вот, карта не оказалось, зато мимо проходил охотник. А у нас случайный прохожий почитается за знак судьбы. Ничуть не хуже жреца, а то и лучше.

Путник оказался твоим соплеменником. Его попросили об услуге, он согласился. Начал он с птиц. На соколе, как говорят, я и успокоился, – чародей хитро прищурился. – По правде сказать, это было первое же имя, произнесённое охотником.

– А малышом ты был сдержан, – хмыкнула Мена. – Таким и остался.

Разговор стал лишь отсрочкой неизбежного похода внутрь скалы. Сокол мотнул головой и вошёл первым. Мена последовала за ним. Там оба они сразу почувствовали себя неуютно. Дело было не в каком-то особом колдовстве, а, напротив, в его отсутствии. И Мена и Сокол ощутили, как теряется связь с силой, словно та обитала где-то снаружи и не могла просочиться сквозь каменные своды. Странно. Сокол был уверен, что чародейские способности, мощь и всё прочее спрятаны внутри него. Та дикая сила, что гуляет в природе, его никогда не привлекала. Значит, скалы каким-то образом глушили естество.

Мена зажгла свечу. Извилистый ход уводил вглубь горы. Ответвления разбегались по сторонам, но выглядели уж очень запущенными и неподходящими для людей, а Вараш вряд ли обернулся крысой, прежде чем уползти в могилу.

Ход то спускался, то поднимался вновь, пока, наконец, не окончился просторной пещерой, которую одинокая свеча не смогла осветить целиком.