Сонет Серебряного века. Том 1

Добро пред Богом – свет и тень,
И ночь и день. Но зло в стихиях
И в огненных иерархиях —
Себе довлеющая лень.

Отвергший Голубя ступень

В ползучих наречется Змиях.
Душа, сиявшая в Мариях,
Ты внидешь Марфой в Божью сень!

Что медлит бытия совлечься,

Чтоб новой плотию облечься,
Тем овладеет Сатана.

Но нет в мирах души недужной,

Чем в коей Вечная Жена
Мнит жизнь родить собой, безмужней.

Истолкование сна, представившего спящему змею с женскою головой в соборе Парижской богоматери

Георгию Чулкову

Ущербный серп, что слева роковою
Угрозою над путником висит,
Схвати, как жнец, десницей – сон гласит —
И цвет змеи скоси косой кривою.

И яд кровей из выи оросит,

Разбрызнутый замершей головою,
Недужного тебя росой живою
И древних глыб глаголы воскресит.

Над сонмом душ содвинул взор Медузы

Немых громад – осанн застывших – узы;
Химерами окаменели львы.

Всклубился мрак над кольцами безглавой;

Но хлынет блеск недольней синевы:
Жена грядет, одета светлой славой.

Из цикла «Деревенские гостиные»

II. Лога и жнивья

М. А. Бородаевской

I
Я полюбил оазис ваш дубовый,
В кольце лугов, средь пашни черноземной,
С усадьбою в тиши его укромной,
Где ввечеру пустынно кличут совы.

И мнилось мне: когда, как щит багровый,

Над пожнивом рудым луны огромной
Повиснет медь,– богов дубровой темной
Он кругозор переграждал лиловый.

Я полюбил скирды, овин и гумна,

Когда зари в мерцаньи усыпленном
Дубы черней и розовей солома;

И семьи жниц скользят в тени бесшумно,

Мелькнул табун, а за двором зеленым
Белеются во мгле колонки дома.

III. Дружественные тени

Валериану Бородаевскому

I
Последние села мелькнули домы;
Меж тростников прозолотился плес;
И глуше гул катящихся колес
И дробь копыт в лугах волшебной дремы.

Той тишине казались незнакомы

Истомы дня. Легко, как облак рос,
Беспамятство... Бурьяном двор зарос.
И темные раскрылись нам хоромы.

Сон сторожкий спугнуть боялись мы.

Цветок манил, как склеп тепла и тьмы,
Где темных душ кружился ладан сладкий.

Ель каждая дрожала там струной.

Пруд теплился. И тонкий хлад, украдкой,
Нас догонял, как проводник ночной.

Другу поэту

Юрию Верховскому

Молчал я, брат мой, долго; и теперь,
Струнами овладев, бряцаю мало.
Как было петь? Единому внимало
Все существо веленью: «виждь и верь!»

Завеса тронулась; разверзлась Дверь —

И Таинство вселенское предстало.
Я созерцал иных времен начало
И слышал голос: «храм и двор измерь...»
Века прошли с предлетней нашей встречи
И в миг один, как хартия, свились.
От звезд недавних – о, как мир далече!

В эфир иной мы вдруг перенеслись,

Себя самих вчерашние предтечи...
Хочу пророчить; Муза мне: «молись!»

Таежник