СОНМ

Олаф пригласил Домру пройти с ним. В кабинете была ещё одна дверь. Когда она отворилась, навстречу им вышел крепкий парень с каменным лицом и родимым пятном в форме монеты над левым глазом. Пропустив Олафа, крепыш преградил Домре дорогу.

— Это Герасим — мой помощник. В свете случившегося я решил охрана мне не помешает. Герасим, пропусти господина пристава.

Неприятный тип по имени Герасим нехотя отступил и провожал взглядом Домру, пока тот следовал по длинному коридору за Олафом к стальной двери с цифровым засовом. Олаф надел белый халат, ещё один вручил Домре.

— Есть только два способа войти в эту дверь. Будучи работником, либо пациентом. Вам выпала редкая третья возможность.

Домра собирался возразить, что у него мало времени и, вообще, экскурсии — это хорошо, но сейчас он слишком занят, однако Олаф, словно прочитал его мысли.

— Господин пристав, я уверен, то, что вы увидите поможет в расследовании.

За дверью тянулся ярко-освещаемый коридор со стеклянными стенами. За ними открывался обзор на лаборатории, кабинеты и операционные. Домре казалось, будто он попал в театр, где множество актёров в белых халатах исполняют зловещие обряды под звуки, издаваемые непонятными приборами. Гуууу, брррр, пииии. Всё это выглядело чудаковато, но невероятно притягательно.

Домра догадался, что стекла односторонние и люди снаружи их не видят. Подобные ставят в комнатах дознания, чтобы другие приставы наблюдали за допросами из соседнего кабинета.

— Что вы знаете о личности, господин пристав?

— Это моё Я, — неуверенно произнес Домра, заложив в ответ и вопросительную нотку.

— Тогда что такое «Я»?

Олаф взмахнул руками, предлагая Домре порассуждать самому.

— Господин Померанский, я не гадаю на кофейной гуще.

— Простите, не собирался вас подначивать. Хочу, чтобы вы поняли перед лицом чего мы с Родионом стояли двадцать лет назад. Никто тогда не мог дать на этот вопрос однозначного ответа. Одно мы знали точно — личность порождение мозга, — Олаф указал пальцем на висок. — Она заключает в себе сонм — множество сложных алгоритмов, определяющих все, что мы привыкли именовать Хомо Сапиенс. Личность не орган, её нельзя увидеть в микроскоп или потрогать. Тогда мы представили телеграф, внутри которого миллионы транзисторов обмениваются электрическими сигналами по крохотным шинам. Те же процессы происходят в мозге — клетки-нейроны передают друг другу сигналы через синапсы. Телеграф без заложенной программы, как оркестр без дирижёра — только кусок бесполезного железа. Так и внутри мозга работа нейронной сети подчинена программе. Если заменить данные, команды и инструкции телеграфа на воспоминания, волю и привычки можно вообразить себе, как работает мозг. В телеграф программу вносит программист, тогда как в мозге она формируется самостоятельно. Младенцу доступны только базовые функции, уже заложенные генами — дыхание, глотание, рефлексы. Остальное записывается в мозг через опыт и повторение. Воспоминания, обучение, привычки, страхи, влечения — все это формирует управляющую программу мозга. Мы назвали её Личность. То самое «Я», которое каждый считает чем-то уникальным, с его мыслями, словами и поступками — на самом деле вычисляемое мозгом и обработанное личностью бинарное математическое преобразование. Ни одна мысль или идея не возникнет из ниоткуда, как не может туземец вдруг решить дифференциальное уравнение.

— То есть я ничто иное, как квантовый телеграф. Напрасно я их недолюбливал.

— Годами навязанная социумом, литературой и религиями догма об исключительности личности, мешает в полной мере осознать и принять тот факт, что мы банальные биологические машины, подчинённые одним и тем же правилам. Мы с Родионом приняли это, и тогда перед нами открылись возможности, о которых мы не могли и мечтать. Помню, однажды мы сидели с ним на пирсе у моего дома, и Родион вдруг говорит: «Если мы можем починить сбой в телеграфе, запустив корректирующую программу, то можем сделать это и с личностью». Это было отправной точкой, началом всего.

За стеклом пациентку готовили к внедрению коррекции. Девушку усадили в кресло, как у зубодёра, надели на голову множество датчиков с проводками, подключёнными к мощному телеграфу.

— Мозг удивительно гибкий орган, однако он также, как и телеграф подвержен сбоям. Перенесённое однажды потрясение оставляет в личности эмоциональный отклик — так образуется фобия — то есть сбой. Когда перед человеком с клаустрофобией закроются двери лифта, мозг вызовет этот эмоциональный отклик, и человек почувствует страх. Но если убрать отклик коррекцией, человек перестанет боятся.

Пациентку оставили в изолированной стеклянной камере. Инженеры, врачи, или как там они называются, столпились у экрана телеграфа за её спиной. Девушка закрыла глаза и, кажется, погрузилась в сон. Изредка у неё подёргивались руки или ноги, будто во сне она куда-то бежала.