Однако решительность Элли не могла сойти на нет от того, что кто-то бросил ее на полпути.
Бабушка снова вязала на диване в гостиной.
В комнате больше не пахло алкоголем.
«Наверное, запах ушел на работу вместе с мамой», – подумала Элли про себя.
– Доброе утро, – сказала Элли.
– Доброе, – ответила бабушка спокойно, не вкладывая прежней нежности в слова.
– Разве мы не должны поесть?
Серафима подняла глаза на внучку лишь на мгновение. А затем вновь уткнулась в сплетение между спиц.
– Мы с мамой уже поели. Где лежат продукты – ты знаешь.
Элли тяжело вздохнула.
Тихая война есть тихая война.
– Ты вяжешь Лембиту что-то теплое? Наверное, варежки?
– Носки.
– Но зачем, если он уже ушел и не сможет взять их с собой? Это очень глупо.
Бабушка подняла глаза снова, и девочка почувствовала себя неуютно.
– Традиции, Эльга. Так полагается по традиции.
– Ясно. Значит, он не умер, и все об этом знают, но мы его хороним. Все так?
Серафима наконец отложила свое вязание и уставилась на Элли в упор.
– Эльга, я думала, что этот разговор окончен. И ты прекрасно знаешь, что похороны были решением твоей матери. Тут я ничего поделать не могу.
– Это не так, – девочка прищурилась. – Ты знаешь, что мама думает об этом всем?
– Почему бы тебе не спросить у своего отца, девочка? С тех самых пор ее позиция не изменилась.
Сердце Элли пропустило удар.
– Я спрашиваю у тебя, бабушка, – тихо сказала Эльга. – У тебя, прямо сейчас.
– Ты уже выбрала свою сторону и можешь задавать свои вопросы тем, кто ее поддерживает. Так общаются взрослые.
– Я поняла.
Осознав, что дальнейшая беседа с бабушкой просто не имеет смысла, Элли открыла холодильник и, посмотрев на морозильное отделение, вспомнила вчерашний вечер.
Мама сказала ей несколько очень важных слов, лишь потому что была пьяна.
Интересно, вспомнит ли она об этом сегодня?
На полках было множество вариантов для быстрого перекуса: йогурты, шоколадки, сыр, колбаса и пара яблок. В правом углу стенку подпирала оранжевая консервная банка без надписи.
– А что за консерва? – не поворачиваясь, спросила Элли.
– Белая фасоль. Ты не сможешь ее открыть сама.
– Вот еще! Мне и не надо, – хмыкнула девочка. – В похожих была еда для Пипы.
Более не задумываясь, Элли схватила шоколадно-ореховый батончик и закрыла дверцу.
– Можно мне погулять на заднем дворе?
Бабушка не ответила.
– Я буду гулять так, чтобы ты могла проверять через окно, что я не нарушаю домашний арест.
– Это не арест, Эльга. Ты провинилась и ты наказана.
– Без разницы! Можно я уже погуляю? Я скоро умру здесь без свежего воздуха, и в гроб вам придется класть не призрак Лемми, а меня!
Серафима покачала головой.
– Иди. И оденься теплее. Но если я не буду тебя видеть, срок наказания будет продлен.
Нацепив на себя теплые штаны, два свитера и любимые оранжевые сапоги, Элли отправилась на задний двор. За время ее отсутствия во внешнем мире мало что изменилось. Разве что землю размыло еще сильнее от непрекращающихся ливней.
Хлюп-хлюп-хлюп. Галоши снова хлопали по земле, но путь Элли теперь был ограничен и предсказуем. Она не бежала куда-то прочь за далеко укатывающимся зонтиком, не слышала песню и не могла встретить Ткача. Возможно, могла встретить деда-хамелеона, но сравнивать этих двоих совсем не хотелось. Они работали вместе, делали похожие вещи… Возможно, даже жили по соседству в Низовье, кто же мог знать? Но были решительно не похожи, нет. Сравнивать того Ткача с этим было бы настоящим оскорблением.
Крошечный дворик был засажен ненаглядными бабушкиными цветами, которые Элли всегда считала уродливыми. Ей вручали их на все праздники и заставляли дарить взрослым, а девочка только и радовалась тому, что еще не успела дойти до той возрастной категории, в которой приходится принимать эти отвратительные садовые подарки. Петунии с белой каймой были самыми страшными, но больше всех нравились Серафиме. В мусорное ведро следовало отправиться и обожаемым мамой капским маргариткам… Каждый раз Эльга смотрела на то, как другие дети приносили красивые букеты из магазинов, и тяжело вздыхала. И почему чьи-то родители соглашались тратить деньги на настоящую красоту, а чьи-то заставляли детей позориться?
Исключением для девочки в ряду безвкусныхпосадок были лишь ярко-оранжевые бархатцы. Их Элли собирала с удовольствием из-за любимой расцветки, а потому место у именно этой клумбы было однажды выбрано для могилы Пипы.
Вчера Эльга поверила в то, что брат мог добровольно выбрать смерть.
А сегодня – хотела перестать ее бояться.
В ноябре сад не цвел, но девочка успела выучить расположение каждого вида рассады. Аккуратно обойдя две клумбы с немофилами, Элли вышла на узкую тропку, что вела к бархатцам, и оглянулась.
Бабушка следила за ней через окно.
Неестественно дружелюбно помахав Серафиме, Эльга дождалась, пока та отвернется и вновь уткнется в свое вязание. Стоило бабушке вернуться к спицам, девочка опустилась на колени и коснулась руками мокрой почвы.
А затем принялась рыть.