Соотношения сил. История, риторика, доказательство

Судьи и историки похожи, поскольку их волнует необходимость удостоверить факты в самом широком смысле этого слова, включая, следовательно, все то, что каким-то образом составляет реальность: например, слухи, влияющие на финансовые рынки (для судей), мифы и легенды (для историков) и пр. Как следствие, судей и историков сближает поиск доказательств[171]. Двойному совпадению интересов соответствует расхождение по двум ключевым вопросам. Судьи выносят приговоры, а историки нет; судьи занимаются лишь событиями, подразумевающими индивидуальную ответственность, историки не знают подобных ограничений. Однако я не могу последовать за Момильяно там, где он утверждает, что судьи занимаются событиями, которые «редко представляют интерес для тех, кого расследование не касается», в то время как «труд историков общество оплачивает для того, чтобы они изучали общезначимые события». В последние десятилетия историки все чаще занимались судебными источниками, созданными в рамках церковных, инквизиционных или светских процессов разного уровня и порядка. Подобные документы в целом повествуют о жизни безвестных людей и о незначительных событиях. Эти жизни и события возможно представить как «общезначимые», но мы не будем обсуждать здесь, как это следует делать. Впрочем, импульс к занятиям судебными источниками позволил ощутить, с одной стороны, амбивалентную близость историков и судей, с другой же – важность судебной риторики для любой дискуссии о методологии истории. Странным образом, как авторы недавних и вызвавших споры книг о Холокосте (в значительной мере основанных на обращении к материалам послевоенных процессов), так и их критики не учли эту методологическую проблематику[172].

Популярное сегодня сведение истории к риторике нельзя отбросить с помощью утверждения, согласно которому связь между ними всегда была слабой и малозначимой. На мой взгляд, от этого можно и нужно отказаться, опираясь на интеллектуальное богатство традиции, восходящей к Аристотелю, начиная с его центрального тезиса: доказательства не только совместимы с риторикой, но и составляют ее фундаментальную суть.

Глава 2 Лоренцо Валла о Константиновом даре

1

Лоренцо Валла написал «Рассуждение о подложности так называемой дарственной грамоты Константина» в 1440 году. В тот момент ему было тридцать семь лет. Обстоятельства, в которых создавалось это произведение, известны. Папа Евгений IV старался военным путем воспрепятствовать Альфонсо Арагонскому, покровителю Валлы, занять неаполитанский престол. Валла разоблачил подложность знаменитого документа и сочинил влиятельнейший текст, послуживший антипапской пропаганде. Отчего же мы, спустя пятьсот лет, все еще читаем его?

Мишенью Валлы служило так называемое «constitutum Constantini», документ, имевший широкое хождение на протяжении всего Средневековья. Он удостоверял, что император Константин, в знак благодарности папе Сильвестру, чудесным образом излечившему его от проказы, обратился в христианство и подарил Римской церкви треть собственной империи. Сегодня большинство специалистов полагает, что «constitutum» было составлено в кругах папской канцелярии около середины VIII века с целью наделить претензии понтифика на светскую власть псевдозаконными основаниями. В течение долгого времени достоверность Константинова дара не подвергалась абсолютно никаким сомнениям. Среди тех, кто был уверен в его аутентичности, был Данте. Обращаясь к папе Бонифацию VIII, он жаловался, что, к несчастью, Константинов дар испортил Римскую церковь:

О Константин, каким злосчастьем миру
Не к истине приход твой был чреват,
А этот дар твой пастырю и клиру!

(Ад, песнь XIX, 115–117; пер. Г. Д. Муравьевой)

Впрочем, средневековые правоведы, такие как Иоанн Парижский, заявляли о незаконности дарения, поскольку Константин не мог посредством частного акта решать судьбу империи, в отношении которой он выступал как «распорядитель»[173].

К середине XV века, когда Валла создал свое рассуждение, подлинность «constitutum Constantini» уже стала предметом дискуссии. В числе тех, кто однозначно отвергал его, был кардинал Святой римской церкви, великий философ Николай Кузанский. Скандал вокруг текста Валлы возник не столько из‐за сути его аргументации, сколько из‐за неслыханной страстности его речи. Тон, которым Валла обращался к папе, объясняет, почему его сочинение оказалось впервые издано лишь в 1506 году. Немецкий гуманист Ульрих фон Гуттен перепечатал текст в 1518 году, и тот сразу стал политическим манифестом, обличавшим амбиции и алчность Римской церкви[174]. В XVII и XVIII веках сочинение Валлы считалось ранним образцом критического исследования[175]. В XIX столетии, напротив, было принято подчеркивать политические обстоятельства, в которых это рассуждение появилось на свет.