Соотношения сил. История, риторика, доказательство

Противоречившие друг другу (хотя и необязательно несовместимые друг с другом) прочтения почти привычны для истории восприятия настолько богатого смыслами сочинения, ставшего предметом толкования в очень разных контекстах. Однако их наличие не избавляет нас от морального и интеллектуального долга рискнуть, выдвинув собственную интерпретацию. Что значит сегодня рассуждение Валлы о Константиновом даре?

Ответ на этот вопрос правильно будет начать с того, как именно сам Валла смотрел на свое произведение. Имеется в виду отправная точка, а не цель исследования, поскольку суждение Валлы, даже в той мере, в какой нам удастся реконструировать его подоплеку, по определению не будет совпадать с нашим. Согласно знаменитой формуле Канта, мы можем (по крайней мере, в общем и целом) постараться понять Платона лучше, чем Платон понимал сам себя. Собственный взгляд Валлы на свои тексты и наша их трактовка неизбежно разойдутся[176].

2

Валла оставил два отзыва о собственном труде. Они находятся в начале речей, обращенных к двум гуманистам – Джованни Тортелли и Джованни Ауриспе. С первым Валлу связывала крепкая дружба. 25 мая 1440 года он писал Тортелли: «это нечто из области канонического права и богословия, направленное, однако, против всех каноников и богословов» («rem canonici iuris et theologie, sed contra omnes canonistas et omnes theologos»). В письме ко второму корреспонденту от 31 декабря 1443 года Валла заявлял, что еще никогда в жизни не сочинял «ничего более риторического, нежели это рассуждение» («orationem meam <…> qua nihil magis oratorium scripsi»)[177]. Здесь нет противоречия: первое определение касается содержания, второе – формальных характеристик произведения. Валла говорит, что разбирал аргументы из канонического права и богословия в полемическом ключе, вооружившись риторикой[178]. Впрочем, подобное самоопределение ставит перед нами одну проблему. Рассуждение состоит из двух частей. В первой Валла отвергает передачу Константином в дар Сильвестру трети имперских владений, поскольку она полностью неправдоподобна с психологической точки зрения. Эта часть строится на серии воображаемых диалогов между Константином и его детьми, с одной стороны, и между Константином и папой – с другой. Во второй части Валла показывает, что документ, легший в основу дарения (так называемое «constitutum Constantini»), – это фальшивка. Делает он это с помощью подробного анализа, выявляя анахронизмы, противоречия и грубые ошибки. Два приводимые ниже фрагмента дадут прекрасное представление о глубинных различиях между аргументами, которые Валла использовал в каждой из частей своего текста.

Если бы Константин подарил империю Богу, утверждает Валла, то он

обидел бы своих сыновей, унизил бы друзей, пренебрег бы близкими, оскорбил бы родину, поверг бы всех в печаль, забыл бы о себе.

Даже если бы он и стал таким, даже если бы он словно превратился в другого человека, все же нашлись бы люди, которые сумели бы его отговорить, и прежде всего сыновья, близкие, друзья. Можно ли сомневаться в том, что они сразу же обратились бы к императору? Итак, представьте их перед своим взором; они уже услышали о намерении Константина, с трепетной поспешностью припадают они, стеная и плача, к коленям государя и обращаются к нему со словами: «Неужели ты, который прежде был столь любящим отцом, теперь лишишь своих сыновей наследства, разоришь и отвергнешь их?»[179]

И так далее. А теперь цитата из второй части рассуждения. Речь идет о комментарии к отрывку из «constitutum Constantini», в котором император утверждает, что «вместе со всеми нашими сатрапами и со всем сенатом, а также с оптиматами и со всем народом, подчиненным власти Римской церкви» («cum omnibus satrapis nostris et universo senatu, optimatibus etiam et cum cuncto populo imperio Romane ecclesie subiacenti»), передает папам власть, намного превосходящую его собственную. «О негодяй! О злодей!» – восклицает Валла, обращаясь к неизвестному фальсификатору «constitutum Constantini»: