Часа в три прибыли на место: Шёнберг под Цизелем, симпатичная деревушка в лесу. Выгружались у деревенской школы; арестованные члены семей были уже здесь. Группа «знаменитостей» была размещена на втором этаже в светлом актовом зале, окна которого с трех сторон выходили в зеленую долину меж гор. Здесь стояли настоящие кровати с лоскутными одеялами. Дверь была заперта, но в зале было тепло и солнечно, и Бонхёффер долго грелся в лучах солнца у окна, поболтал с Пюндером, позанимался русским языком с Кокориным, поговорил с ним о сущности христианской веры. Все находились в приподнятом настроении от новых великолепных условий, слышался смех, кто-то торжественно запечатлевал свои имена на стене над койками. Нерешенным оставался только вопрос о питании. В ответ на жалобы они услышали объяснение, в котором была доля истины: деревня, дескать, наводнена беженцами с востока и запада; грузовика для доставки продуктов питания не найти, а бензина и подавно. Правда, позднее и бензин, и машины нашлись, хотя и для иных целей. В конце концов более свободным членам семей удалось завязать контакт с сердобольными жителями деревни, так что в один прекрасный момент появилась большая миска с дымящимся картофелем в мундире, а на следующий день ели картофельный салат.
Суббота всем принесла радость. Она началась с сюрприза – Бест в своих вещах обнаружил электробритву, и каждый из мужчин получил роскошную возможность улучшить свой внешний вид и самочувствие. Разговоры вращались вокруг Москвы, Берлина и Лондона. День был заполнен изучением языков, отдыхом, сидением на солнце и ожиданием какого-нибудь хорошего выхода из этой необыкновенной ситуации. Непривычно просторное помещение позволяло совершать настоящие прогулки. Все считали, что во всеобщей суматохе никто и не подумает о серьезном судебном процессе. Прочные нити связывали представителей враждующих сторон, собранных под одной крышей; здесь царили доверие и юмор.
Между тем в каких-то сферах механизм работал еще точно и даже был в состоянии исправить вкравшиеся счастливые ошибки.
В ту пятницу Пасхальной недели штандартенфюрер СС и крупный чиновник Вальтер Хуппенкотен возвратился из концлагеря Заксенхаузен в Берлин. Он только что совместно с начальником лагеря приговорил к смертной казни на поспешно проведенном заседании военно-полевого суда лежащего на носилках в полубессознательном состоянии Ханса фон Донаньи, зятя Дитриха Бонхёффера. За день до этого в Берлине после совещания у Гитлера был приведен в действие план, согласно которому часть именитых заговорщиков должна была быть ликвидирована, часть же отправлена дальше на юг. Через день после этого Хуппенкотен, снабженный бензином, с чемоданами, важной документацией и дневником адмирала Канариса снова двинулся на юг. Еще в тот же день он прибыл в концлагерь Флоссенбюрг, чтобы немедленно подготовить общее заседание военно-полевого суда. В качестве председателя 5 апреля был приглашен судья войск СС д-р Отто Торбек из Нюрнберга. Спеша исполнить свою миссию, он добрался воскресным утром на товарном поезде до Вайдена, а оставшиеся 20 км с трудом преодолел, поднимаясь в гору к Флоссенбюргу на велосипеде. В самом концлагере шла проверка готовности заключительного суда над Канарисом, Остером, Заком, Штрюнком, Гере и Бонхёффером. Однако не все обвиняемые были в наличии. Куда делся Бонхёффер? В ночь на воскресенье в камерах распахивались двери – нет ли где переведенного из Бухенвальда заключенного Бонхёффера. Дважды тюремщики орали на Шлабрендорфа: «Ведь это вы Бонхёффер!» Йозефа Мюллера и Лидига мучили теми же вопросами. Итак, Бонхёффера в лагере не было. Значит, он остался в транспорте, шедшем на юг. Что делать? В этой организации машины были еще на ходу, бензина достаточно. Времени оставалось еще много – целое воскресенье, за этот срок нужно было сделать два конца – почти 200 км по гористой местности до Шёнберга и назад.
В Шёнберге Белое воскресенье отметили и обитатели школы. Пюндеру пришло в голову попросить Бонхёффера отслужить утреню. Но тот отказался. Ведь католиков было большинство. А потом, тут был молодой русский – Кокорин, с которым Бонхёффер сблизился (они обменялись адресами), и Бонхёффер не хотел вынуждать его присутствовать на богослужении. Но Кокорин сам захотел этого, и вот, идя навстречу общему пожеланию, Бонхёффер начал службу. Он читал тексты на Белое воскресенье, молитвы и дал собравшимся лозунг дня: «Ранами Его мы исцелились» (Ис. 53, 5) и «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великому Своему милосердию возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к надежде живой» (1 Пет. 1, 3). Он говорил о мыслях и решениях, родившихся у всех в этом общем беспокойном заключении. После богослужения члены семей собирались переправить Бонхёффера в свой зал, чтобы помолиться. Но вот распахнулась дверь, и появились двое в штатском: «Заключенный Бонхёффер, на выход с вещами».