Сопротивление и покорность

...Главное, очень прошу вас, не беспокойтесь обо мне. Я переношу все хорошо и внутренне со­вершенно спокоен. Как хорошо, что из собствен­ного опыта мы знаем, что воздушные тревоги на нас совершенно не действуют. Я очень рад, что су­ды... останутся в Берлине! А в остальном у вас, как и у меня, наверняка есть более важные дела, чем постоянно думать о возможных налетах. От­страняться от событий и забот дня — этому в ка­мере выучиваешься быстро.

Из-за постоянных ожиданий и неуверенности за последние две недели я фактически не мог про­дуктивно работать, но теперь хочу снова засесть за стол. За прошедшие недели я набросал пьесу, но при этом выяснилось, что сам материал не го­дится для драматической формы, попытаюсь те­перь переделать его в повесть. Это жизнь одной се-

77

мьи. Само собой разумеется, что привносишь много личного...

Близко к сердцу принял известие о смерти трех молодых пасторов. Буду признателен, если их родственникам как-нибудь дадут знать, что сей­час я не в состоянии им написать, а то они ничего не поймут. Среди моих учеников эти трое были мне ближе всех. Это огромная потеря как для меня, так и для церкви. Из моих учеников погибло уже, наверное, более тридцати, и это большей ча­стью — лучшие...

24.8.43 

Ну и беспокойной для вас была эта ночь! Я вздохнул с облегчением, когда капитан велел мне передать, что у вас все в порядке. Из полно­стью опущенного во время тревоги окна моей ка­меры, расположенной в верхнем этаже, четко виден ужасный фейерверк над южной частью города, и тут — при том, что не ощущаешь ни малейшего беспокойства за свою жизнь,— наваливается со­знание всей бессмыслицы моего теперешнего по­ложения, моего бездеятельного ожидания. Удиви­тельно тронул меня сегодня рано утром лозунг пиетистской (братской) общины: «Пошлю мир на вашу землю, ляжете, и никто вас не обеспокоит» (Левит 26,6).

Как глупо: в воскресенье ночью у меня начался катар желудка, вчера был жар, но сегодня темпе­ратура снова упала. Я встал, только чтобы напи­сать письма, и из осторожности лягу тотчас в по­стель— болеть не хочу ни при каких обстоятель­ствах. Здесь для таких случаев нет особого пита­ния, поэтому я очень рад, что у меня есть ваши хрустящие хлебцы и коробка кекса, который я уже давно храню на такой случай. Кроме того, сани­тар поделился со мной своей порцией белого хле­ба. Так что я вполне обошелся. Наверное, нужно на всякий случай держать здесь про запас такие вещи, может быть, еще кулек манной крупы или овсянки, чтобы мне могли в лазарете сварить ка­шу. Когда вы получите письмо, все будет уже по­зади...

31 августа 1943 

...В последние дни я снова мог хорошо порабо­тать и много написал. Когда после нескольких ча­сов полного погружения в материал я поднимаю голову и вижу себя опять в своей камере, мне ну­жно некоторое время, чтобы сориентироваться. Невероятность моего теперешнего местопребыва­ния все еще не преодолена, несмотря на то, что к внешней стороне жизни я уже привык. Я с инте­ресом наблюдаю в себе постепенный процесс при­выкания и приспособления. Когда 8 дней назад я получил для еды нож и вилку (это какое-то но­вое распоряжение), они показались мне совершен­но излишними, настолько естественно стало для меня намазывать хлеб ложкой и т. д. С другой стороны, к тому, что человек воспринимает как нечто противоестественное, например к тюрем­ному заключению, он, думается, не может привы­кнуть или же привыкает с большим трудом. Тут всегда необходим некий сознательный акт, чтобы освоиться. Вероятно, на эту тему есть какие- нибудь работы психологов?

«Всемирная история» Дельбрюка читается прекрасно. Мне кажется только, что это скорее история Германии. С большим удовольствием дочитал «Охотников за микробами». Кроме того, я много читал Шторма, но в целом это не произве­ло на меня сильного впечатления. Надеюсь, что вы пришлете мне еще что-нибудь Фонтане или Штифтера...

5 сентября 1943