Сопротивление и покорность

Через двенадцать дней в тюрьме стали известны мои родственные связи. Для меня лично это было большим облегчением, но, говоря объективно, мне было просто стыдно, как в этот миг все изме­нилось. Меня перевели в более просторную каме­ру, которая ежедневно убиралась служителем; при раздаче пищи мне предлагались большие порции, от чего я всегда отказывался, поскольку это дела­лось за счет порций других арестантов; капитан ежедневно выводил меня на прогулку, в результа­те чего персонал стал обращаться со мной с изы­сканной вежливостью, некоторые даже приходили извиняться: «Мы, мол, не знали» и т. п. Невы­носимо!

Общий стиль обращения. Тон задают тюрем­щики, отличающиеся наиболее хамским и жесто­ким отношением к заключенным. Вся тюрьма оглашается грубейшими ругательствами, затра­гивающими честь арестантов; у более мягких и справедливых тюремщиков это вызывает отвра­щение, но они ничего не могут поделать. Заклю­ченные, которых впоследствии ждет оправдание, вынуждены, как преступники, в течение всего след­ствия сносить поношения; они абсолютно безза­щитны, потому что жаловаться арестантам мо­жно лишь в теории. Деньги, сигареты, посулы на будущее играют немаловажную роль. Маленький человек без связей и т. п. должен здесь все сно­сить. Те же люди, которые вымещают свою злобу на других узниках, встречают меня с заискиваю­щей вежливостью. Все попытки завести с ними разумный разговор относительно обхождения с другими арестантами обречены на неудачу: они со всем соглашаются, но через час все идет по- прежнему. Должен сказать, что часть тюремных служащих обращается с заключенными спокойно, объективно и, как правило, дружелюбно, но в ос­новном они занимают подчиненное положение.

Еда. Заключенный не может отделаться от впе­чатления, что положенный ему рацион выдается не полностью. Мяса, из которого якобы сварен суп, иногда просто и не заметно. Хлеб и колбаса режутся на очень неравные куски. При взвешива­нии порции колбасы, что я лично проделал, оказа­лось, что она весила 15 г вместо 25 г. Рабочие на кухне и унтер-офицеры, отряженные на кухню, становятся свидетелями огорчительных поступ­ков. При общем числе заключенных 700 человек даже самая незначительная недодача дает колос­сальные результаты. Мне доподлинно известно, что при пробе арестантской пищи в тарелку врачу или офицеру добавляют густого мясного или бе­лого соуса. Поэтому одобрение арестантского пи­тания не должно удивлять. Я знаю также, что мясо, предназначенное для заключенных, предва­рительно вываривается в котлах, в которых гото­вится пища для персонала и т. д., и т. п. Случай­ное сравнение пищи арестантов и персонала пора­жает. Ниже всякой критики воскресные и празд­ничные обеды; они состоят из капустной похлеб­ки, где нет ни жира, ни мяса, ни картофеля. В эти дни никаких проб не снимают. У меня не вызы­вает сомнения, что для молодых людей при дли­тельном заключении питание совершенно недо­статочно. Взвешивание заключенных не произво­дится. Несмотря на то, что здесь содержатся под­следственные, да к тому же и солдаты, часть кото­рых в случае их освобождения направляется не­посредственно в войска, передача продуктов пита­ния строго запрещена; об этом заключенных уве­домляют, угрожая суровыми наказаниями. Еду, даже яйца и бутерброды, которые приносят за­ключенным посетители, не принимают, что силь­но огорчает и посетителей, и узников. Вместе с тем армейские патрули, поставляющие аресто­ванных, в нарушение существующих инструкций подкармливаются на кухне.

О занятости заключенных. Подавляющее число подследственных проводит целые дни без всякой работы, хотя большинство из них просит об этом. Из библиотеки — весьма посредствен­ной— они получают три книги в неделю. Любые настольные игры (шахматы и т. п.) запрещены да­же в общих камерах и конфискуются, если заклю­ченные смастерили себе что-нибудь в этом роде, причем виновных наказывают. О том, чтобы заключенные — а их около 700 человек — выпол­няли общественно полезную работу, например, строили бомбоубежища, никто не думает. Бого­служения не проводятся. Арестанты, среди ко­торых есть и очень молодые (в частности, по­мощники зенитчиков из школьников), из-за празд­ности и отсутствия надлежащей заботы особенно страдают душой и телом за время длительного одиночного заключения.

Освещение. В зимние месяцы нередки случаи, когда заключенные вынуждены часами находи­ться в темноте, ибо свет в камерах по нерадивости персонала не зажигается. Если заключенные, ка­меры которых должны быть по закону освещены, пытаются флажками или стуком обратить на себя внимание, то в ответ слышат грубую ругань, а свет на следующий день им опять не зажигают. Лечь на нары заключенные имеют право лишь по­сле отбоя, так что им приходится целыми часами сидеть в полной темноте. Это разрушительно действует на человека и вызывает лишь ожесто­чение.