Сопротивление и покорность

Потребность в беседе с тобой как-нибудь ве­черком в воскресенье настолько велика, а мысль, что такое письмо, пожалуй, развлекло бы тебя на час в твоем одиночестве, настолько соблазните­льна, что я решился написать тебе, не задумы­ваясь над тем, дойдут ли до тебя эти строчки, ка­ким образом и где... Как и где бы нам встретить на сей раз Рождество? Мое пожелание — чтобы тебе удалось передать хоть немного радости также и солдатам, которые рядом с тобой. Ибо зарази­телен не только страх, который я наблюдаю здесь у людей при каждом воздушном налете, но и спо­койствие и радость, с которыми мы принимаем возложенное на нас бремя. Да, я считаю, что са­мый сильный авторитет завоевывается именно благодаря такой позиции, если она не показная, но подлинная и естественная. Люди ищут успо­коительного полюса и подстраиваются под него. Думаю, что мы оба не принадлежим к типу от­чаянных храбрецов, но он ведь и не имеет никако­го отношения к сердцу, которое укрепляется бо­жественной милостью.

Надо сказать, что я на каждом шагу замечаю, насколько сильно мои мысли и чувства связаны по своей природе с Ветхим Заветом; за последние месяцы я как раз гораздо больше читал Ветхий, чем Новый Завет. Лишь тогда, когда осознаешь непроизносимость Божия имени, можно произне­сти имя Иисуса Христа; лишь тогда, когда полю­бишь жизнь и землю так, что кажется, будто с ни­ми погибнет все, можно верить в воскресение мертвых и новый мир; лишь тогда, когда возь­мешь на себя бремя Закона, можно поззолить себе говорить о божественной милости; и лишь тогда, когда гневная, карающая десница Бога как яв­ная действительность повиснет над Его врагами, мысль о прощении и любви может коснуться на­шего сердца. Тот, кто слишком поспешно и сли­шком прямолинейно стремится чувствовать и жить в духе Нового Завета, тот, на мой взгляд, не христианин. Мы ведь уже много беседовали на эту тему, и каждый день приносит подтверждение правильности этой мысли. Последнее слово не­возможно, да и недопустимо произносить до пред­последнего. Мы живем в предпоследнем, а верим в последнее, разве не так? Лютеран (так называе­мых!) и пиетистов прошиб бы пот от такой идеи, но она справедлива тем не менее. В «Следовании за Христом» я лишь дал наметки этой идеи (в первой главе), а потом неверно раскрыл ее. Надо будет позднее это упущение наверстать. Эти выводы чрезвычайно важны для многого, в том числе для католической проблемы, для понятия служения, для пользования Библией и т. д., но прежде всего для этики. Почему в Ветхом Завете смачно и зача­стую к вящей славе Господа лгут (я составил не­давно список таких мест), убивают, мошенни­чают, грабят, разводятся и даже блудят (см. родо­словную Иисуса), предаются отчаянию, кощун­ствуют, богохульствуют, а в Новом Завете ничего подобного нет? Скажешь, религиозная «предвари­тельная» стадия? Это крайне наивный выход из положения. Бог-то ведь один и тот же. Но об этом поговорим позднее и при личной встрече!

Тем временем настал вечер. Унтер-офицер, приведший меня в мою обитель из лазарета, толь­ко что сказал при прощании, смущенно улыбаясь, но вполне серьезно: «Вы уж помолитесь, г-н па­стор, чтобы сегодня не было тревоги!»

Ежедневную прогулку я вот уже некоторое время совершаю с одним крайсляйтером, реги- рунгс-директором, бывшим членом церковного руководства Немецких христиан ¹¹ в Брауншвейге, последнее время был партийным фюрером в Варшаве. Он здесь буквально раздавлен и почти с детской назойливостью липнет ко мне, по всяким пустякам просит совета, рассказывает, что пла­кал, и т. п. Несколько недель я был весьма холоден с ним, теперь же стал помягче, что он воспринял с трогательной благодарностью, постоянно заве­ряя меня, что безумно рад встретить здесь такого человека, как я. Короче говоря, каких только странных ситуаций не бывает; если бы я мог тебе все путно рассказать!