Сопротивление и покорность

Ты должен тоже получить хотя бы одно ро­ждественское послание. Я уже не верю в освобо­ждение. По моим расчетам меня должны были выпустить 17 декабря; но они хотели действо­вать наверняка, и вот я вынужден сидеть здесь, ви­димо, еще недели, а то и месяцы. Психологиче­ская нагрузка в последние недели была тяжелее всего, что было раньше. Но тут уж ничего не поде­лаешь; только приспосабливаться к тому, о чем знаешь, что этого можно было бы избежать, го­раздо труднее, чем к неизбежному злу. Но если ты уж оказываешься перед свершившимся фактом, то тут надо приспосабливаться. Сегодня я ду­маю в основном о том, что и ты вскоре окажешься перед лицом фактов, которые для тебя будут еще более жестокими, чем для меня. Я считаю, что вначале надо сделать все возможное, чтобы как- то изменить положение. Когда все испробовано и все оказалось тщетным, тогда переносить беду гораздо легче. Не все, что случается, есть просто «воля Божия», но в конечном-то счете все проис­ходит не без Его воли (Мф 10, 29), т.е. в любом событии, пусть в самом горестном, есть доступ к Богу. Если человек только что вступил в брак, счастлив в нем и благодарен Богу за это, то ему безмерно тяжело справиться с мыслью, что тот же самый Бог, который только что основал этот счастливый брак, снова налагает на нас бремя ве­личайших лишений. По опыту моему могу ска­зать, что нет ничего мучительнее тоски. Многие люди уже с самого детства настолько свыклись с человеческой сутолокой, что просто не могут по­зволить себе сильно тосковать, они отвыкли со­хранять внутреннее напряжение на продолжитель­ное время и в качестве замены довольствуются короткими, легкодоступными радостями. Это судьба пролетарских слоев, это разрушение всякой духовной продуктивности. В самом деле, нельзя сказать, что для человека полезно, если он в жи­зни рано и часто подвергался наказаниям. В боль­шинстве случаев это портит человека. Конечно, они гораздо закаленнее для таких времен, как на­ши, но зато и бесконечно тупее. Если нас на про­должительное время насильственно отрывают от тех, кого мы любим, то мы просто не в состоянии, как большинство остальных, довольствоваться дешевым суррогатом в лице других людей,— не из соображений морали, но просто по нашей сути. Суррогат нам отвратителен. Мы вынуждены про­сто ждать и ждать, испытывать неописуемые му­чения от разлуки, мы страдаем от тоски, как от болезни, но лишь этим, как ни мучителен этот способ, мы сохраняем общность с теми, кого лю­бим. Несколько раз в жизни я испытал на себе но­стальгию. Эту боль ни с чем не сравнить; и здесь, в тюрьме, мной овладевала порой ужасающая то­ска. А так как я знаю, что в ближайшие месяцы те­бе предстоит пережить нечто похожее, мне захоте­лось написать тебе о своем опыте по этой части. Может быть, пригодится. Первым следствием этой тоски всегда является желание любым спосо­бом пренебречь обычным течением дня, т. е. в на­шу жизнь стремится прокрасться некий беспоря­док. У меня иногда было искушение не вставать, как обычно, в 6 утра — что было бы вполне возмо­жно,— а поспать подольше. До сих пор я все еще могу заставлять себя не делать этого; мне ясно, что это было бы началом капитуляции, за кото­рым последовало бы что-нибудь похуже; кроме того, внешний, чисто физический порядок (утрен­няя гимнастика, обтирание холодной водой) дает какую-то опору для внутреннего. Далее: нет ниче­го более абсурдного, чем в такие дни пытаться найти замену для незаменимого. Все равно ничего из этого не выходит, но в душе воцаряется еще бо­льший хаос; силы же для преодоления напряже­ния, берущиеся лишь из абсолютной концентра­ции на предмете тоски, при этом подтачиваются, и ситуация становится еще невыносимей... Далее: я думаю, что лучше не говорить о своем состоя­нии с посторонними — это еще больше бередит рану, но по возможности надо раскрываться на­встречу бедам других людей. Прежде всего не стоит поддаваться self-pity, нельзя жалеть себя. Ну, а что касается христианской стороны дела, то в стихотворении: «... чтобы не забывать,/о чем так охотно забывают,/что наша бедная земля/не наш родимый край»,— говорится, конечно, об очень существенном, но все-таки о самом слишком уж последнем. Я думаю, что мы должны любить Бо­га и настолько доверять Ему в нашей жизни и в том добром, что Он дарит нам, чтобы мы, когда придет пора — но только тогда! — с такой же лю­бовью, доверием и радостью отправились к Нему. Чтобы выразиться пояснее: если человек, даже об­нимая свою жену, обязан еще устремляться ду­шой на небеса, то это, мягко говоря, безвкусица, и уж, во всяком случае, не то, чего хочет Бог, Бога нужно находить и любить именно в том, что Он нам дает; если Бог посылает тебе большое земное счастье, то не будь благочестивее самого Бога и не давай высокомерным и дерзким мыслям, безудер­жной религиозной фантазии, которая никак не может довольствоваться тем, что Бог дает, разъе­дать твое счастье. Для того, кто найдет Бога в своем земном счастье и будет благодарен Ему, Бог не поскупится на часы, в которые ему вспом­нится, что все земное — лишь на срок и что нужно приучать свое сердце к вечности, а в конце концов немало выпадет и таких моментов, когда мы искренне сможем сказать: «Хотел бы я уж оказа­ться дома...» Но всему свое время, а главное, не нужно обгонять Бога, забегать постоянно на не­сколько шагов вперед, хотя не следует и отставать от Него. Превозношением будет желание полу­чить все разом — и счастье в браке и небесный Ие­русалим, где нет ни мужа, ни жены. «Всему свое время... плакать и смеяться... обнимать и укло­няться от объятий... раздирать и сшивать... и Бог воззовет прошедшее» (Еккл 3). Последние слова означают, что ничто прошедшее не теряется, что Бог снова взыскует прошедшее, принадлежащее нам. Если же нас охватывает тоска по прошлому (а это может произойти непредвиденно), то мы можем знать, что это лишь один из многих «ча­сов», которые у Бога приготовлены для нас, и тог­да мы должны воззвать наше прошлое на свой страх и риск, но с Богом.