Сопротивление и покорность

Проблема, с которой имел дело Павел,— является ли лбриоцт) условием для оправдания,— сегодня, на мой взгляд, соответствует пробле­ме— является ли религия условием спасения. И свобода от ябриоцг) подразумевает также сво­боду от религии. Я часто спрашиваю себя, почему «христианский инстинкт» часто влечет меня боль­ше к нерелигиозным людям, чем к религиозным, и не потому, что я преследую миссионерские цели, а просто «как брата». Если я в кругу религиозных людей часто стесняюсь произносить имя Бога — ибо оно, как. мне кажется, звучит здесь несколько фальшиво, и я сам кажусь себе не вполне честным (хуже всего, если кто-нибудь начинает употре­блять религиозную терминологию, тут уж я со­всем немею, и мне становится как-то неуютно й душно),— то перед людьми нерелигиозными я могу от случая к случаю вполне спокойно и есте­ственно произносить Божие имя. Религиозные люди говорят о Боге, когда человеческое позна­ние (иногда просто по причине лености мысли) дошло до предела или когда человеческие силы пасуют; причем это всегда deus ex machina — они призывают его либо для мнимого разрешения не­разрешимых проблем, либо как силу перед лицом человеческого бессилия, т.е. всегда эксплуатируя человеческие слабости или пребывая на пределе человеческих сил; это длится до тех пор, пока че­ловек своими усилиями не раздвинет границы чуть подальше, и тогда Бог — как deus ex machi­na— станет излишним. Разговоры о человеческих пределах стали вызывать у меня сомнения (яв­ляются ли подлинной границей сама смерть се­годня, когда люди ее почти не боятся, и грех, ко­торый люди едва ли уже понимают?), мне всегда кажется, что мы боязливо пытаемся оставить этим пространство для Бога; я же хочу говорить о Боге не на пределах человеческого, а в средото­чии его, не в слабостях, а в силе, короче, не перед лицом смерти и вины, а в жизни, перед лицом че­ловеческой доброты. Думаю, что на пределах луч­ше молчать и оставлять неразрешимое неразре­шимым. Вера в воскресение не есть «разрешение» проблемы смерти. «Запредельность» Бога — это не запредельность нашей способности познания! Гносеологическая трансцендентность не имеет ни­какого отношения к трансцендентности Бога. Бог трансцендентен посреди нашей жизни. Церковь стоит не там, где кончаются человеческие возмо­жности, не на околице, но посреди села. Вот это соответствует Ветхому Завету, а мы еще слишком мало читаем Новый Завет в этом смысле, с точки зрения Ветхого Завета. Как выглядит это безрели­гиозное христианство, какой облик оно примет,— об этом я много теперь размышляю и скоро напи­шу тебе побольше. Может быть, здесь, между Во­стоком и Западом, именно нам предстоит решить важную задачу. Ну, а теперь я на самом деле дол­жен заканчивать. Как было бы прекрасно услы­шать словечко от тебя по поводу всего. Для меня это действительно значит очень много, больше, чем ты можешь предположить.

Кстати, прочитай при случае Притч 22, 11.12. Вот крепкий засов против любой попытки благо­честиво замаскированного бегства.

5.5.44 

Хотя я и надеюсь, что мое письмо было тебе уже переслано в место прохождения отпуска (ко­торый, в конце концов, должен же начаться)... и в результате устарело, но сейчас все так ненаде­жно, и длительный опыт показывает, что скорее всего так будет продолжаться и далее, без каких- либо изменений в ближайшее время; так что мне все-таки хочется написать... У меня как с субъек­тивной, так и с объективной точек зрения все, на­до сказать, благополучно, но вопрос о времени продолжает оставаться открытым. Однако все хо­рошие вещи происходят внезапно, и вот этого я жду и сильно надеюсь...

Еще несколько слов по поводу «безрелигио- зности». Ты, видимо, помнишь статью Бультман- На о «демифологизации» Нового Завета? Сегод­ня я бы сказал об этом, что он зашел не «сли­шком далеко», как считает большинство, но недо­статочно далеко. Проблематичны не только «ми­фологические» понятия вроде «чуда», «вознесе­ния» и т. д. (которые, однако, принципиально не­отделимы от понятий «Бог», «вера» и пр.!), но вообще все «религиозные» понятия. Нельзя разде­лять «Бога» и «чудо» (на чем настаивает Бульт- манн), но нужно суметь возвещать и интерпрети­ровать и то и другое «не-религиозно». Бультман- новский подход в конечном счете либерален (т. е. он сужает Евангелие), тогда как я стремлюсь мы­слить теологически. Но что же понимать под «ре­лигиозной интерпретацией»?

Это означает, на мой взгляд, рассуждать, с од­ной стороны, метафизически, а с другой — индивидуалистически. Ни то, ни другое не затра­гивает ни библейской вести, ни современного че­ловека. Разве все мы практически не утратили ин­дивидуалистического интереса к личному спасе­нию души? Разве не создается у нас впечатление, что есть вещи более важные, чем этот вопрос (на­верное, не «чем это дело», а все-таки «чем этот во- прос»\1)! Я знаю, что это звучит довольно страш­но. Но разве в принципе это не соответствует Би­блии? Ставится ли в Ветхом Завете вообще вопрос о спасении души? Не образуют ли средоточие все­