Сорные травы

Пока мы препирались, заполненный доверху грузовик уехал. Тела внутри здания, кажется, закончились, потому что следом люди потащили на улицу телевизоры и стиральные машины, аккуратно составляя их у дороги.

– Мародёры, – резюмировала я. – Сейчас ещё одну машину подгонят и вывезут. Пошли отсюда.

– А трупы им зачем?

– Мясо.

– Машка, ну ты скажешь… чуть не вывернуло.

– Есть другие варианты?

– Нет. Но не так же быстро!

Я усмехнулась. Правду говоря, идея нагоняла дурноту и на меня. Беда в том, что альтернативы я не видела. Ну, в самом деле, не предполагать же, что неведомые добровольцы расчищают торговый центр от оставшихся там тел, дабы похоронить те, как положено?

– Значит, добавь к тифу и прочему прионные инфекции[40], – помрачнел Ив.

– Это нам не грозит, прионы с блохами не скачут.

Муж махнул рукой и надолго замолчал. Я шла следом.

Разговаривать и вправду не хотелось. Глядя на мёртвый город, впору было рехнуться.

– Зайдём? – спросил вдруг Ив.

Прямо по дороге начиналась ограда больничного комплекса. Я перевела взгляд с заполненного машинами двора на лицо мужа.

– Маш, я…

– Зайдём.

Почему ещё не поугоняли машины, стало ясно сразу – выезд перегородила группа столкнувшихся автомобилей – судя по всему, сперва кто-то бортанулся друг о друга, следующий умник решил протаранить затор – и застрял сам. А потом облако легло на город, похоронив под собой всех – и правых, и виноватых.

– Я надеялся, что они всё же успеют заткнуть окна…

– На верхних этажах, может, и успели. А потом ушли – как только стало можно дышать.

– А реанимация? Ожоговое отделение, травма… все внизу.

Я коснулась его плеча:

– Ты уверен, что надо внутрь?

– Да. Не ходи, если не хочешь.

– Я с тобой.

– Спасибо…

Трупы, трупы, трупы…

Концентрация, при которой запах хлора чётко ощущается, не слишком отличается от летальной. Полтора километра до завода. Какова средняя скорость ветра в это время года? И сколько времени прошло с момента выброса до того, как количество газа в воздухе стало смертельным? Пять минут? Десять?

– Я думал, будет хуже.

– Куда уж хуже?

– Народа не так много, – Ив остановился над телом мужчины в белом халате. – Пашка… не успел.

– Их даже не попытались эвакуировать.

– А кто бы их эвакуировал? Ты видела в городе военных? МЧС? Каждый сам за себя…

Пропади оно всё пропадом!

– Почему они не заткнули окна? Пропитать ткань гипосульфитом, которого полон рентгенкабинет, её же в вентиляцию – и можно сидеть до второго пришествия! А лучше на морду, и…

– Машка, если ты такая умная, то почему сейчас сипишь?

– Потому что дура.

Кажется, на верхних этажах всё же догадались подняться выше, заткнуть все щели и отсидеться. Потому что когда мы дошли до общей хирургии, отделение стояло пустым.

– Много у тебя нетранспортабельных оставалось?

– Двое в реанимации. В самом отделении – нет.

Ив толкнул дверь ординаторской. Никого. Мы сбросили на пол рюкзаки. Раскрытая история болезни на столе. Молчащий телевизор.

Муж опустился в офисное кресло. Вообще-то заведующему полагался отдельный кабинет – но истории болезни Ив, похоже, держал здесь и работал с ними здесь. Я молча отошла в сторону. Видеть лицо мужа не хотелось. И без того…

– Машка, я не могу… Не могу все бросить.

Я не ответила. В самом деле, о чём тут говорить? В городе жить нельзя. В больнице без света и канализации работать нельзя, да и ни к чему. Всё очевидно. Просто больно… Просто надо дать ему время смириться. Слова не помогут. Я подошла ближе, осторожно провела рукой по волосам.

– Не надо, – он прерывисто вздохнул. – Не трогай меня. Пожалуйста.

Я кивнула, словно Ив мог меня видеть. Взобралась на подоконник, устроившись с ногами в оконном проёме. Ив сидел, уронив голову на руки, спина едва заметно вздрагивала. И он просил его не трогать. Ох, чёрт…

– Отец… – голос сорвался. – Отец на эту больницу полжизни положил. И всё вот так…

Я подобрала с пола пачку сигарет и зажигалку, вернулась на подоконник. Чиркнула колёсиком. Чёрт, только сейчас и курить с обожжённой слизистой. Так и не успевшая разгореться сигарета легла на подоконник. Не мусорить же в ординаторской. Хотя какая теперь разница?

– Твою мать!

Папки с историями, ручки, ещё какая-то мелочь полетела на пол, сметенная одним резким движением.

– Ещё поп этот, всю душу вымотал, сука! На фига мне знать? Поделился, гад!

Поп?

– Иоанн? Он-то тут каким боком?

– А таким… – Ив снова спрятал лицо в ладонях. – Неважно. Твою мать…

Неважно… Не хочешь говорить – не надо, сама соображу. Так о чём мог быть тот «один разговор», после которого муж психанул так, что едва не вырулил нас на тот свет?

Поехали.

Тысячи, миллионы смертей в один миг, безо всякой причины. Дети до трёх – поголовно. Тот возраст, когда ребёнок впервые осознает собственное «я», отличное от матери…

Дальше.

Катастрофы и аварии по всему миру.

Я помотала головой. Кажется, паззл начал складываться, и… Нет. Не верю.