Сорные травы

Поступило с десяток гражданских огнестрелов – этих я бы тоже к самоубийцам отнёс, только самоубийца сунется туда, где шанс получить пулю выше, чем на границе с неблагополучными странами Кавказа. К слову, о диких детях гор, на вторые сутки поступил горячий джигит с залитой кровью башней – он всё рвался разобраться с «русской сукой», которая не захотела знакомиться в тёмном дворе, а с размаху огрела его сумкой с продуктами. Я диагностировал у него вдавленный перелом черепа – похоже, что в пакете нашлась стеклянная бутылка, которая и сбила романтический настрой с джигита. Коллеги тихо удивились, когда я показал им снимок, – как этот живчик ещё бегал с такой травмой. Как в анекдоте: у пострадавшего черепная травма, а не черепно-мозговая, потому, что мозга нет в принципе. Дитя гор, не переставая орать и угрожать, укатилось в операционную, где им занялся нейрохирург. Хоть и нехорошо так думать, но я искренне пожелал, чтобы хирург там что-нибудь ему лишнее под черепом отрезал. Хоть я и врач, но не могу сочувственно относиться ко всем созданиям Божьим – некоторых прямоходящих Господь явно лепил наспех, отвлекаясь на футбольный матч.

Машу я не видел с той ночи, как мы занимались любовью. Когда я прошёл на кухню за минералкой, мне послышался тихий плач в ванной. Так и не решил – почудилось или нет. Но не подошёл, даже не спросил, как она. Не знал, что сказать и что сделать. Двойное фиаско – не смог доставить удовольствие пусть и не любимой, но близкой женщине, не смог утешить родного человека. А после того дикого дня ей, скорее всего, поддержка была намного нужнее, чем мне. Я видел только часть смертей, а к Маше мёртвых везли потоком. И, самое хреновое, детей. Какая женщина такое выдержит? А Машка выдержала – ещё и рано утром рванула на работу. Я с ней созванивался время от времени – строгая, отстранённая и спокойная, вся в делах.

Мне бы её выдержку.

Такое ощущение, будто бы всё, что во мне осталось, так это чувства-близнецы – злость на себя и упрямство. Чтобы хоть куда-то упихнуть эти эмоции, я и торчал на работе. Незачем сваливать на Машку лишние проблемы.

Ещё и Коломойский…

Лысый и Бугай больше не объявлялись. Но беспокойство не отпускало. Я достаточно слышал всякого разного про их шефа Коломойского, чтобы не сомневаться – встреча состоится рано или поздно. Вряд ли мафиози, выживший в жестокой криминальной войне девяностых и прибравший под себя чуть ли не половину города, откажется от естественного желания узнать поточнее, что стало с его дочерью и кто виноват.

Извечные вопросы русской интеллигенции – «Что делать?» и «Кто виноват?» – более всего вероятно не чужды и бандитам. И если Коломойский уж точно знает, что делать с теми, кто ему не по нраву, то с вопросами вины рано или поздно обратится ко мне.

Очередная ночь мерно перебирала в горсти минуты и секунды, как обточенные камушки на берегу моря. Меня немного пошатывало – череда операций, вроде бы и несложных, вымотала до предела. Такова особенность хирургии – в обычные периоды всё более-менее нормально. Больше работы на терапевтов да кардиологов сваливается. Как приползёт эпидемия, то, опять же, терапевты страдают с инфекционистами. Но когда начинается кутерьма, нас, хирургов, заваливают травмами, кровоизлияниями в брюшной полости, колотыми, резаными, стреляными и прочими повреждениями. Кому хорошо жить на Руси, так это психиатрам. Как говаривал Вадим Деменко – больше всего врачевателям человеческих душ везёт, пациенты просто боятся к ним заходить. Наследие советского прошлого, когда бумажка от психиатра ставила крест и на карьере, и на личной жизни. И не важно, что там значилось – безобидная агорафобия с социофобией, генерализованное тревожное расстройство или более серьёзные диагнозы, вроде биполярного аффективного расстройства, по-старому – маниакально-депрессивного психоза, или шизофрении. Хотя ради справедливости стоит заметить, что если всё же кто и зайдёт, то такой экземпляр часто стоит сотни испуганных и не зашедших на огонёк пациентов.

Мельком глянув на часы, я с удовлетворением отметил, что стрелка зашла за три часа пополуночи, а минутная бодро ползёт уже за второе деление. Можно и передохнуть. Надо прилечь хоть на часок на диване в ординаторской. А потом настанет столь нелюбимый период для всех врачей – четыре-пять часов утра. Тогда слабые пациенты уходят в мир иной, а приёмники забиваются доверху самоубийцами или просто невезучими гражданами. Час экстренных операций.

Тихонько глянул, как дела на посту. Медсёстры так и не прилегли, с ними рядом возились три девушки-интерна – закопались в ворохе медицинских документов. Врачам сейчас совсем не до писанины – так что всю рутину взяли на себя будущие врачи. Молодцы девчонки, надо будет им, как спадёт волна больных, вина хорошего поставить да торт. Чтобы хоть знали, что ценю и замечаю.