Сорные травы

– Острый аппендицит. Мужчина. Привезли с подозрением на перитонит.

– Везите в оперзал. Анализы взяли? – я всё никак не мог попасть в рукав халата. Валентина Матвеевна помогла мне и быстро сунула бланки с результатами. Быстро просмотрев цифры, убедившись, что сюрпризов со стороны крови не предвидится, я кивнул старшей и понёсся в операционный зал.

Аппендэктомия прошла чётко и спокойно. Как будто первая операция после нескольких дней отпуска. Видимо, тело немного успело отдохнуть – скальпель держался в руках уверенно, даже зрение не туманилось от усталости, как бывает заполночь. Перитонита я не обнаружил. Но зато обнаружился карциноид, который, судя по всему, и стал причиной аппендицита. Сделав себе зарубку в памяти направить пациента к онкологу, я зашил разрез аккуратными стежками, немного ударившись в перфекционизм.

Только привели в норму операционную, как следом без передышки закатили ещё одного. Сложный перелом большой берцовой кости. Я даже подофигел немного от такого подарка – не мой пациент, совсем не мой. Странно, что не отправили к хирургу-травматологу. У меня даже инструментов-то в полном объёме нужных нет. Но уж если загнали в оперзал общей хирургии, значит, травматологи сами по уши в работе. Четыре-пять часов утра. Адский час для травматологов. Инструменты притащили быстро, дополнительно стерилизовали – и в бой. Не самое лучшее время, чтобы вспоминать травма-хирургию, но не бросать же бледного, как привидение, паренька. Так пролетели ещё часа полтора, пока я собирал осколки кости и сшивал порванную артерию.

Следом пошёл молодой парнишка без сознания с сильным ушибом живота и с подозрением на разрыв селезёнки. Без каких-либо остатков сна или усталости я орудовал инструментами. Руки жили своей, особой жизнью, практически на автомате совершая заученные движения. Разум холодно констатировал повреждения и методики их устранения.

У кого-то зазвенел будильник на телефоне. Я даже не возмутился, что кто-то взял в оперзал телефон – на запреты за последние несколько дней всем стало положить, большой и толстый. Сама идея принести телефон сюда бессмысленна – не возьмёшь в руки, не ответишь, только расстерилизуешься. Но страх за родных у людей дошёл до той точки, что логически мало кто мыслил. Больше эмоциями.

Медсестра рассмеялась:

– Пора вставать, коллеги, собираться на работу.

По оперзалу разнеслись тихие смешки.

И никто даже и слова не сказал, что телефону в операционной не место. Даже я.

Тело без споров согласилось с разумом, что новый день настал. А значит, спать ещё рано. Может, через пару дней. Ещё через десять минут я закончил оперировать парня – и его увезли в отделение на стабилизацию, слишком много крови потерял.

Медсестра только собралась меня перехватить для нового пациента с колотым ранением живота. Но из соседнего оперзала появилась Диана и, махнув рукой, мол, отдыхай, забрала страдальца себе.

Я же, лязгая траками, покатился в сторону аппарата с кофе. Спать уже совсем не хотелось – операции продлились, как я отметил по выходу из оперзала, практически четыре часа. Достаточно времени, чтобы любой сон прошёл. Правду говорил отец, после операции адреналина ещё на две хватит. И так по кругу. Можно хоть круглые сутки работать, пока в обморок не хлопнешься. На войне так и было у военных хирургов. Может, и сейчас уже война началась. Вон потерь сколько…

Кофейный автомат сглотнул бумажку и недовольно заурчал. Рядом с ним меня и нашёл психиатр. Пока я терпеливо ждал освобождения чашки из недр жадного автомата, Вадим Деменко озадаченно жевал сигарету.

– Подкурить забыл? – поинтересовался я.

– Не, бросаю, – невнятно отозвался психиатр. – Занятный фрукт твой Тимошенко.

– Занятный, – согласился я. – Что скажешь?

– Что-что… Я вчера с ним говорил. Нормальный он. Если не считать рассказов про избранность. Но по убеждениям к нам в больницу не забирают – времена не те. Мне старожилы рассказывали, что раньше за чтение Александра Чёрного иль Иосифа Бродского привозили толпами. А твоего живчика лечить не от чего, кроме как от слишком яркого воображения. Что с ним случилось-то, мне говорили, клиническая смерть?

– А и сам не знаю, что. Он, понимаешь ли, воскрес.

Вадим приподнял бровь. У него удивление всегда получалось очень колоритным. Лысая голова без единого волоса, большие, но плотно прижатые к черепу уши, постоянно прищуренные глаза, массивный хищный нос. Он казался бы некрасивым, если бы не высокий лоб и обаятельная усмешка. А так, в совокупности морфологических признаков, Деменко смотрелся внушительно. Ещё и с фамилией повезло. Как Вадим рассказывал, для него не было сомнений, чем заниматься в жизни. Dementia с латыни – «безумие». И как с такой фамилией пойти в нефрологи или инфекционисты? Только в психиатрию. И коллеги оценят, и пациенты знающие проникнутся.

– Коллега, – осторожно вопросил Деменко, – а может, вам моя консультация нужна?