Сорные травы

Да и кому какое дело до мусора, когда город вот уже несколько дней хоронит жителей – и днём, и ночью. Когда мёртвых вывозить не успевают. Маша сказала, что морг переполнен, она не успевает готовить документы. Вчера звонил друг детства Олег из ментовки – появились первые случаи нелегального захоронения. Люди не хотят ждать, пока будут готовы бумажки. Люди хотят проститься с умершими и хоть как-то жить дальше.

Практически везде на улицах мелькали повязки на лицах. Я привык к такому режиму в отделении. Но видеть весной, в ясный теплый день прохожих в марлевых и одноразовых намордниках…

Город боялся. И не знал – будет ещё один удар или всё уже позади.

У меня зрело предчувствие, что это даже не удар. А так, лёгкий шлепок ладонью по щеке. И от этого шлепка всё начало разваливаться. Просто так люди не умирают – без симптомов и в одно утро. Это иррационально, не поддаётся сухой медицинской логике. Нет таких болезней, которые бы срабатывали как по будильнику у миллионов людей. И нет такого избирательного военного токсина, который бы столь переборчиво выкашивал население.

Древние китайцы проклинали врагов чудным пожеланием – «Чтоб тебе жить в эпоху перемен». Я предчувствовал, что эта эпоха близится.

Мы с Вадимом немного прогулялись по кладбищу – и не по своей воле. Мы просто заблудились. Такого столпотворения погост никогда ещё не видел. Людей сегодня собралось столько, что казалось, будто сама земля прогибается и стонет под весом. Оградки сломаны во многих местах, кое-где сбита плитка дорожек. Травяной ковёр изорван тысячами ног, прошедшими по нему сегодня, вчера, позавчера. И, как ни странно, то тут, то там среди грязи и редких островков яркой весенней травы выделялись тускло белые цветы, собранные в крупные соцветия на толстом стебле. На ходу я оборвал один небольшой цветок с шишки на конце стебля и размял его в руке, пока мы с Вадимом прорывались через похоронные процессии. Бархатистые лепестки были призрачно-белого цвета, разделённые посередине тонкими розовыми полосками, – красивый цветок, но совсем незнакомый. Странно, но я никогда такой не встречал. Или просто проходил мимо, не замечая?

Многоголосый гомон превращался в однообразный шум, который редко-редко разрывали звонкие женские причитания. Около решётки забора находились, по меньшей мере, несколько сотен машин – все ближайшие окрестности запрудили чёрные автомобили и пузатые автобусы. И многочисленные цветные легковушки терялись в чёрном цвете – он преобладал, подавлял.

Я уже и не знал, куда идти. Мобильный телефон оказался бесполезным – на всей территории, где мы проходили, женский голос холодно сообщал, что сеть перегружена. Деменко, казалось, тоже растерялся. Он метался то туда, то сюда в толпе, хотя именно он договорился о месте захоронения Лены – и должен был бы помнить, где находится могила. По его словам, договориться нынче – задачка ещё та. Не хватало места, службы не успевали подготовить бумаги. Чтобы расширить границы кладбищ, необходимо столько разрешений от властей, что проще договариваться непосредственно с работниками и рыть могилы на проходах.

Среди толпы сновали шустрые бабки, замотанные в ветхие, давно потерявшие цвет шали и платки. Старухи, как призраки, просачивались через толпу любой плотности, проникали сквозь, казалось бы, монолитные стены кустарника. Одинаковый взгляд, похожие движения, даже морщины как будто повторялись. Атака бабок-клонов. Они споро, как на конвейере, раздавали разноцветные проспекты и брошюрки. А заодно вполголоса переругивались между собой.

Не успел я опомниться, как у меня в руке уже оказался глянцевый листок с суровой надписью «Ты погибнешь! Чтобы спастись, уверуй в истинного Господа». Ниже значился спонсор спасительного листка – «Адвентисты седьмого дня». Вадима перехватила другая шустрая бабка и одарила его проспектом с не менее оптимистичной надписью – «Ты уже мёртв!». О его душе и бренном теле побеспокоились «Свидетели Иеговы».

– Сектанты уродские, – выругался Деменко, вырывая мою синюю бумажку и присоединяя к ней свою зелёного цвета, чтобы запихнуть их поглубже в мусорную урну – И в такой день не могут успокоиться.

– А когда им ещё вербовать? – резонно заметил я. – Лучшее время. Смерть и отчаяние.

Только через пятнадцать минут мы чудом вышли на толпу вокруг могилы Лены. И то у нас были все шансы пройти мимо, если бы Вадима не заметил и не окликнул наш общий знакомый. Всё же рост и лысина Деменко служат отличным опознавательным знаком в толпе. Батюшка уже заканчивал речь – и мы с Вадимом услышали только завершение о том, что Лена обретёт покой и радость там, на небе, что боль и отчаяние остались в этом мире, а в другом её ждёт спасение.

Я прошептал вместе с толпой:

– Спаси и сохрани, Господи. Аминь…

Быстро перекрестился. Рука практически забыла это движение – и у меня получилось как-то неловко и скомкано. Господи, пусть будет Лене хорошо там. Я слабо верю, я плохо умею верить, но ради Лены пусть за гранью что-то будет. Лучшее, чем здесь.